Фриц Лейбер - Шпаги дьявольщины [иллюстрации Сергея Пояркова]

Он вспомнил то, о чем говорили ему в школе, то, что наглядно подтвердила двадцатимильная скважина, Земля под которой ужасно горяча» Эта дыра, размером с игорный стол, должно быть, втягивала этот жар, поэтому любой игрок, совершающий Большой Прыжок, неминуемо должен зажариться, прежде чем успеет упасть глубоко и вылететь в Китае сажей, а то и вовсе ничем»

Большие Грибы снова зашипели без малейшего снисхождения к его обожженной руке, й Мистер Кости опять побагровел и открыл рот, чтобы прикрикнуть на них.

И снова движение руки Большого Игрока спасло Джо. Пришептывающий мягкий голос произнес:

— Скажите ему, Мистер Кости.

Последний проревел:

— Ни один игрок не может брать со стола кости, бросил ли их другой игрок или же он сам. Только моя ассистентка может это сделать. Правило заведения!

Джо коротко кивнул Мистеру Кости. Он холодно сказал: «Ставлю займ без двух». И пока покрывалась эта вся еще смехотворная ставка, он назвал себе сумму, а затем специально стал выбрасывать пятерки и семерки все время, пока пульсирующая боль в левой руке не утихла, а нервы снова не стали железными. Сила в правой руке не слабела ни на минуту, она, пожалуй, даже увеличивалась.

Примерно в середине этой интермедии Большой Игрок чуть заметно, но с уважением наклонил голову в сторону Джо, прикрыв бездонные колодцы глаз перед тем, как повернуться и взять длинную черную сигару у самой хорошенькой и наиболее злобно выглядевшей девушки из своего окружения. Учтивость в каждой мелочи, подумал Джо, еще один признак магистра игры, где правит случай. Большой Игрок, конечно же, имел под своим началом блестящую команду, хотя, обведя всех внимательным взглядом во время очередного броска, Джо заметил человека, который явно в нее не вписывался — юношу в элегантных обносках, со спутанной шевелюрой, пристальным взглядом и чахоточным румянцем на щеках.

Когда он взглянул на дым, поднимавшийся из-под низко опущенной шляпы, он решил, что либо огни над столом потускнели, либо цвет лица Большого Игрока был чуточку темнее, чем он решил вначале. Или, что за дивная фантазия, что Кожа Большого Игрока слабо темнела в течение всего вечера, словно обкуриваемая пеньковая трубка. Об этом было почти смешно думать: здесь было достаточно жарко, чтобы пенька потемнела. Джо знал это по собственному опыту, но, насколько ему известно,*он весь был под столом.

За все это время ни одна мысль Джо, ни восторженная, даже в малейшей степени не ослабила его уверенности в сверхъестественной опасности человека в черном, его убеждения, что тронуть того значит умереть. Если у него в голове и зашевелились какие-либо сомнения, они были моментально развеяны последующим происшествием, от которого у него побежали мурашки по телу.

Большой Игрок как раз положил руку на плечо самой хорошенькой и самой злобной из своих девушек и стал ее ласково поглаживать, когда поэт с позеленевшими от ревности и любви глазами прыгнул вперед, словно дикий кот и ударил длинным сверкающим кинжалом в черную атласную спину.

Джо не мог понять, как такой удар мог пройти мимо, но Большой Игрок, не снимая руки с плеча девушки, сделал движение левой рукой — словно распрямилась стальная пружина. Джо не мог даже сказать, воткнул ли он ему нож в горло, ударил ли ребром ладони, применил ли марсианский прием Два пальца или просто коснулся его, но, так или иначе, парень замер, словно в него выстрелили из бесшумного пистолета или невидимого лучевого ружья, и рухнул на пол. Двое чернокожих утащили тело, и никто не обратил на этот эпизод ни малейшего внимания. Такие эпизоды были здесь обычным делом.

Это здорово ударило Джо по нервам, и он чуть не проиграл, но тут же взял себя в руки.

Теперь волны боли перестали прокатываться по левой руке, а нервы стали живыми металлическими гитарными струнами, и тремя бросками, последовавшими после этого, он выкинул пятерку, набрав нужное количество очков, и начал постепенно очищать стол от фишек.

Он выкинул девять удачных сочетаний, семь раз по семь очков и два раза по одиннадцать, увеличив свою ставку с одного до более чем четырех тысяч долларов. Ни один из Больших Грибов не покинул Стола, но некоторые из них стали проявлять беспокойство, а у двоих на лысинах выступил пот. Большой Игрок все еще не принимал участия в игре, но, казалось, с интересом следил за происходящим бездонными глубинами своих глаз.

А затем в голову Джо пришла дьявольская мысль. Никто не мог побить его в этот вечер, он знал это, но если он будет все время удваивать ставки, пока не очистит стол, у него не будет возможности посмотреть, как Большой Игрок покажет свое умение, а ему это было по-настоящему интересно. Кроме того — подумал он — он должен ответить любезностью на любезность, заставить себя быть джентльменом.

На этот раз шипения не было, и луноподобное лицо Мистера Кости даже не затуманилось. Но Джо увидел, как Большой Игрок посмотрел на него: расстроенно, с грустью, и, похоже, размышляя о чем-то.

Джо немедленно проиграл ставку неловким броском, довольный тем, что выпали наиболее хорошо смотревшиеся черепа, тесно прижавшиеся друг к другу и скалящие рубиновые зубы, и кости перешли к сидящему слева Большому Грибу.

— Знал, когда кончить — услышал он бормотание, в котором слышалось недовольство и восхищение.

Игра за столом пошла несколько оживленнее, но никто особенно не горячился, ставки были средними. «Ставлю пятерку», «Бросаю десятку», «Эндрю Джекси» (25 долларов), «Бросаю тридцать бумажек». И опять Джо проигрывал часть ставок, выигрывая, однако, больше, чем теряя. У него было уже больше семи тысяч долларов (в деньгах, а не в фишках), когда кости перешли к Большому Игроку.

Он надолго задержал кости на своей неподвижной, как у статуи, ладони, сосредоточенно глядя на них, хотя на его коричневатом лбу не появилось даже намека на морщинку, ни единой бисеринки пота. Он пробормотал: — Бросаю две десятки — и, как только умолк, сжал пальцы, слегка погремел кубиками, звук был словно стук больших семечек в маленьком, наполовину высохшем кругляшке тыквы, и едва заметным движением бросил кости к краю стола.

Это был бросок, подобного которому Джо не видел ни за одним столом. Кости пролетели плоско, ни разу не перевернулись, упали точно на пересечение днища с боковиной и неподвижно замерли, показывая семерку.

Джо был расстроен как никогда. Его собственные броски требовали всегда быстрого расчета, типа: «Бросить тройкой вверх, пятеркой к северу, два с половиной оборота в воздухе, падение на угол шесть-пять-три, отскок и три четверти оборота вправо, пятерка вверх и два раза перевернуться, выходит двойка». И это для одной только кости и довольно обычного броска, без сверхсоскоков.