Макс Мах - Голубая луна

Между тем, служанка налила ей в серебряный стаканчик красного вина, а другая спросила, не помешает ли их сиятельству госпоже виконтессе молодая хозяйка, и вскоре они уже сидели за столом вместе.

— Извините, Герда, если я вмешиваюсь не в свое дело, — мягко поинтересовалась Дарья в какой-то момент неспешного разговора, — но мне передали, что у вас на бедре недавно зажившая рана…

— И еще один шрам под левой грудью, — криво усмехнулась в ответ враз отрезвевшая Герда. — Это не тайна. Под грудью след от удара кинжалом. Сзади, под лопаткой, к слову, тоже есть шрам. Клинок был длинный и прошел меня насквозь. Но это старая история, почитай, два года прошло. А на бедре действительно свежая рана. Это меня ногаец в Хазтаракани копьем ударил.

— В Хазтаракани? — опешила Дарья. — Но ведь это где-то на краю света!

— Ну так мы и туда добирались, если правду сказать, через всю Горную Страну, затем через степь и пустыню, а потом уже по Яику до Хазарского моря и там вдоль берега к устью Итиля.

— Ох! — прикрыла рот ладошкой пораженная ее рассказом женщина. — А что же ногайцы?

— А что с ними? — не поняла Герда, занятая активным поглощением пищи.

— Как вам удалось от них убежать?

— Так не удалось, — поморщилась Герда, вспомнив эту историю, — в том-то все и дело, Дарья, что не удалось. Пришлось их всех убить.

И в этот момент Герда поняла, что убийство перестало быть для нее чем-то невероятным, ужасным, невозможным, отнюдь не тогда, когда она дралась за свою жизнь с ногайцами, а много раньше, еще до того, как она зарезала своего несостоявшегося насильника. Зло незримо прорастало в ней с раннего детства, и, возможно, не стоило королю оплодотворять ее мать. Из семян зла вырастают только черные цветы.

— Так, значит, у вас сабля…

— Не для красоты, — согласилась Герда с очевидным. — Но это, Дарья, совсем другая история…

В результате, с устатку, да под милый сердцу разговор, — а Дарья оказалась отличной собеседницей, — Герда не только наелась до отвала, но и напилась так, что, едва забралась в постель, как сразу же уснула. И сон ее был крепок и безмятежен, а проспала она без малого двенадцать часов. Спала бы и дальше, но выпитое вечером вино начало проситься наружу, и Герде пришлось открыть глаза. Так начался для нее новый день.

К тому времени, как она проснулась, слуги привели в порядок — выстирали, высушили, почистили и отпарили, — единственную оставшуюся целой пару белья и более или менее приличное платье, в котором не стыдно было выйти из спальни. Завтрак она, впрочем, благополучно проспала, так что ела в одиночестве. Съела тарелку рисовой каши с маслом, изюмом и курагой, кусок отварной осетрины, два яйца, сваренных вкрутую и печатный пряник. Запивала завтрак водой и черным чаем, заправленным тростниковым сахаром и молоком, и вышла из-за стола совершенно счастливая. Но это настроение не помешало ей вспомнить об обязанностях, и она тут же пошла проведать своих людей. С ними, к счастью, все было в порядке. Дарья не обманула. Всех разместили с комфортом, накормили и обеспечили помывкой и одеждой на первый случай. И сейчас они готовились выйти в город, чтобы пройтись по лавкам и приодеться, поскольку обносились до последней степени. Деньги у них были, так как Герда отказалась от серебра, вырученного за оружие и лошадей убитых ими ногайцев.

Переговорив с Тильдой, Юэлем и Томасом Ноленом, Герда тоже задумалась о гардеробе. Денег у нее осталось мало, но в Новгороде, как она знала, находилось отделение «Торгового» банка, и, значит, денег ей должно было хватить на любые сумасбродства и уж, тем более, на то, чтобы «обновить свой гардероб». Однако Дарья Герду опередила и все ее планы решительно отложила на завтра. Оказывается, Герду уже дожидались вызванные Дарьей модистки и белошвейки, а также портные, перчаточники и скорняки. Так что к вечеру у нее уже были и шелковое белье, и батистовые ночные сорочки по размеру, и пара платьев на первый случай, чтобы по дому в шлафроке не разгуливать, и чтобы было в чем из дома выйти, а еще сафьяновые сапожки с меховым подбоем, шуба из меха куницы, зимние перчатки и меховая шапка незнакомого покроя.

— Это конечно не идеально, — словно бы, извиняясь, объяснила ей Дарья, но к моменту, как вернется князь Иван, мы вам уже соорудим вполне приличный гардероб.

Герда смотрела на молодую женщину, восхищалась ею, но думала, скорее о себе, чем о сестре князя Ивана. Сейчас она пыталась понять, что с ней происходит. В груди Герды разливалось удивительное тепло, быстро переходящее в жар. Но этот жар не причинял боль, не испепелял. Он… Он был счастьем, о котором она могла только грезить. Забота, вот в чем было дело! Кто и когда в последний раз заботился о Герде? Каро. В первый и в последний раз в ее пусть и короткой пока, но зато путанной и полной неприятностей жизни. Ни до нее, ни после, никто не был к ней так добр, как Шарлотта. И в этом смысле, Дарья живо напоминала ту княгиню де Ла Тремуй, которая взялась наряжать и украшать совершенно незнакомую ей девушку — Агнессу де Фиен. Впрочем, имелись и различия. Дарья Полоцкая отнюдь не ребенок, какой была в ту пору Каро. Она взрослая женщина, мать троих чудных детишек и мужнина жена, а еще она член княжеской семьи, и это многое говорит и о ней, и о семье великого князя.

Мать Дарьи, девушка из хорошей семьи, изгнанная из дома за внебрачную связь, стала кормилицей князя Ивана и так пришлась ко двору, что вошла, в конце концов, в близкий круг княгини Анны — жены великого князя Гардарики. Так что Дарья выросла в кремле — в местном аналоге королевского замка — как сестра князя Полоцкого. Сейчас она была замужем за боярином старинного рода и носила совсем другую фамилию, но все ее по старой памяти звали Дарьей Полоцкой, в особенности, в доме князя Ивана, где она распоряжалась, как настоящая хозяйка.

— Пока Иван не женился и не привел сюда молодую княгиню, я могу делать в Полоцком подворье все, что душе угодно, — объяснила она Герде со спокойной гордостью. — И уж точно, это в моих силах, одеть, как полагается, дорогую гостью.

При этом, говоря про «дорогую гостью», Дарья смотрела на Герду с таким странным выражением лица, что у той возникли кое-какие подозрения относительно рассказов князя Ивана о встреченной где-то в далеких краях Агнессе де Фаен. Возможно, на этот раз Судьба не посмеется над ней? Это было бы замечательно, но наученная горьким опытом, Герда уже не бралась что-либо загадывать. Предполагать можно всякое, мечтать можно о разном, хотеть можно чего угодно, но пути господни неисповедимы, в особенности, если речь идет о колдунье, связанной с языческими богинями. И пусть все это теперь в прошлом, — и магия, и богиня, которая, верно, и думать забыла о существовании своей подопечной, — такое, на самом деле, не забывается, а, возможно, и не прощается, хотя в Коллегиуме и утверждали, что колдовство не противоречит вере в бога, ибо не несет на себе печати «бесовства». Не все теологи, насколько знала Герда, соглашались с такой постановкой вопроса, но церковь вынуждена была терпеть колдунов, как «неизбежное зло», ибо магия существовала всегда, и, наверное, здесь тоже не обошлось без божьего промысла.