Сергей Лукьяненко - Не место для людей [СИ]

Потом он другими глазами посмотрел на раскинувшиеся вокруг луга, подивился тому, как похожи они на привольные поля Срединного Мира. Бабушка всю жизнь скучала по миру, который её изгнал.

Вот только единорогов тут не было.

А бабушка лишь улыбнулась ему и велела садиться за стол. Тэль она молча обняла, и две женщины, юная и старая, долго смотрели друг другу в глаза, будто ведя неслышный разговор. Лишь после ужина баба Вера села напротив Виктора и велела: «Рассказывай».

Бабушке Вере на взгляд можно было дать лет семьдесят. Правда, её «сверстникам» сейчас уже за девяносто; как она ухитряется делать так, что дочь, мама Виктора, не замечает, что выглядит её ровесницей — вот загадка!

Каждый раз, побывав в Москве и навестив маму, Виктор отправлялся к бабе Вере. Им было, о чём поговорить. Её интересовало буквально всё, что творилось в Срединном Мире. Электронные фотоаппараты там не действовали, но Виктор купил и освоил старую плёночную камеру — и теперь каждый раз привозил бабушке пачки глянцевых цветных фотографий. Рассматривала она их с жадностью, потом убирала в шкаф, но на предложение Виктора вернуться домой или хотя бы приехать в гости ответила твёрдым отказом. «Меня изгнали», — сказала она просто, и стало ясно, что назад для неё пути нет.

Но в этот раз баба Вера встретила его встревоженной. Встретила прямо на станции, чего раньше никогда не делала.

И вместо всех и всяческих «здравствуй, здравствуй, внучок!» с непременным упоминанием о напечённых к его приезду пирожках и блинах, врубила, словно боевым топором:

— Неладное чую.

— Да ладно, ба, что ты прямо как Баба-яга. Фу-фу, русским духом пахнет!

Бабушка нахмурилась и слегка съездила ему по затылку.

— Если б русским!.. Иль ещё каким!.. А то не знаю, не пойму никак, только знаю — стряслось что-то.

— Да что стрястись-то могло?

— Знала б — уже сказала! — отрезала баба Вера. — Нет у меня, Виктор, ни волшебного блюдечка с яблочком наливным, ни ещё какого сказочного гаджета. И помочь тебе только тем и могу, что о тревоге своей рассказать.

Виктор до сих пор не знал, кто она, его бабушка Вера, последняя уцелевшая женщина клана. Драконом быть она не могла, на Единорога никак не походила повадками. Может быть, просто стихийный маг? Бабушка не рассказывала и на вопросы не отвечала. Но советам её стоило доверять.

— А почему же я ничего не чувствую? — для порядка спросил Виктор. — Да и Тэль тоже…

— Молодо-зелено потому что, — проворчала ба. — Тэль твоя... всегда была вертихвосткой, всё ей на уме хиханьки да хаханьки, чужих женихов смущать... А мои кости старые как перед непогодой ломит!

— Так, может, потому и ломит? — Виктор решил благоразумно пропустить мимо ушей неожиданную реплику бабы Веры о своей супруге.

— Тьфу ты, властитель неразумный! Тебе самому корень беды искать да выкорчёвывать. Что узнаю, почувствую, о том знать дам. Да только едва ли, уж слишком хорошо спрятано.

— От кого, ба? И кто мог спрятать?

— От таких, как мы с тобой, прятали. А кто… вот это вопрос. Прирождённых-то я б учуяла, ни в каком виде б не пропустила. Так что думай, внук, крепко думай!

Виктор кивнул, всем видом показывая — думаю, крепко думаю. Прошёлся по просторной горнице (баба Вера именовала большую комнату именно так), встал у окна. За забором сидел и чесался задней лапой здоровенный серый кобель, как на первый взгляд — старый волчара. Только откуда в русском селе недалеко от Москвы волки? Собака поймала его взгляд, покосилась настороженно и недобро — она оказалась одноглазой, морду рассекал шрам, встала и потрусила по дороге прочь. Нет, и впрямь здоровенная псина!

— Думаю, ба, — сказал Виктор. — У вас-то странностей не наблюдается? Волки в деревню не заходят?

— Волки? — удивилась бабушка. — А! Живёт у сторожа псина, с виду чистый волк. Старый кобель, беззубый… Подкармливаю из жалости.

Баба Вера помолчала, потом всплеснула руками.

— Да что ж я стою… У меня же тесто на блины заведено, печь пора!

У неё действительно была русская печь. И дом был старый, бревенчатый, окружённый большим заросшим садом, и печь древняя, огромная, настоящая, на дровах. Виктор уплетал блины, поливая их густым янтарным мёдом, намазывая малиновым вареньем, а бабушка рассматривала свежие фотографии и между делом расспрашивала. Всё ли в порядке в Срединном Мире? Доволен ли народ? Не мутят ли воду маги? А как внуки? Какая в них проявилась сила? Как Тэль? Всё такая же юная и упрямая? Всё ли хорошо у Виктора с ней? Не ходит ли он налево?

Тут Виктор поперхнулся блином и возмущённо уставился на бабушку. Та как ни в чём не бывало развела руками и снова принялась жаловаться на смутную тревогу, на с чего-то вдруг удумавшие ныть кости, а потом, совершенно неожиданно, на повышение пенсионного возраста.

— Ты ж давно на пенсии! — удивился Виктор.

— Так я не о себе, я о народе тревожусь! — ответила баба Вера. — Мы когда-то загордились, стали нос задирать — вот и начались беды. Ты смотри, народ-то не обижай. А то сам знаешь, что в одном мире случается — то в другом отражается. У нас народ обидят, а бунтовать у тебя начнут! Или наоборот.

— Не начнут, — сказал Виктор твёрдо. — И я не позволю, и оснований к тому не дам.

Бабушка вроде как успокоилась. Но на прощание опять сказала:

— Тревожусь я. Стряслось что-то, а понять не могу. Ты подумай о том, подумай хорошенько!

И Виктор думал. Всё время, пока «Ласточка» везла его в Москву, к точке перехода.

Лишь такое чудовищное скопление человеческих эмоций, страстей, желаний, любви и ненависти способно открывать и удерживать тропы меж Изнанкой и Срединным Миром.

* * *

Эрик вначале снял футболку, потом расстегнул ремень и стащил джинсы, ловко ухитрившись сбросить их вместе с кедами. Будь он двадцатилетним накачанным юношей на людном пляже — поймал бы десятки оценивающих девичьих взглядов. Но Эрик был тощим и слегка сутулящимся юнцом лет пятнадцати, да и вокруг был не людный пляж в полдень, а пустынный вечерний берег Амурского залива и несколько ровесников.

Оставшись в одних выцветших плавках, Эрик посмотрел на Антона.

— Ну? Зассал?

— Чё ты агришься? — сказал Антон, неловко оглядываясь на ребят. — Это ж крипота!

— Го, Антоха, — сказал Эрик спокойно. — Ватафак? Так ты плывёшь? Кто первый повернёт, тот и слился.

Антон посмотрел на тёмную воду залива, в которой качались огни Русского моста. Сглотнул.

— Я выпиливаться не собираюсь, — ответил он.

— Пока, — Эрик подобрал джинсы, запрыгал на одной ноге, натягивая их. — Моё.

— Да ну тебя, хикка конченый, — Антон повернулся и пошёл от берега. — Го, парни. Пфф.

Ребята пошли за ним — все, кроме Кости. Тот остался стоять рядом с неторопливо одевающимся Эриком. Подобрал футболку, протянул ему.