Себастьян Кастелл - Последний трюк [litres]

– Мне нужно, чтобы ты помог мне решить, Бог ли я. А если Бог, лучше мне жить или умереть.

– И каким именно образом мы должны это решить?

Он показал на чёрные линии вокруг моего левого глаза.

– Твои отметины. В них есть смысл, не так ли?

Я собирался пошутить, что они означают – всем людям и их собакам разрешено нападать на меня без повода… Но наконец-то понял, почему я здесь.

– Энигматизм, – выдохнул я. – Способность Чёрной Тени заглядывать в чужие тайны. Вот почему ты хотел, чтобы я пришёл. Вот почему ты до сих пор не уничтожил меня – потому что я энигматист.

Он ничего не сказал, но к тому времени я уже не нуждался в ответе.

– Ты веришь, что благодаря Чёрной Тени я смогу заглянуть в тебя и понять, действительно ли ты Бог!

– Ты сможешь это сделать? – спросила Нифения, отрываясь от очередной книги. – Как оно работает?

– Я… Это сложно. Я не могу включать и выключать энигматизм, как светящийся стеклянный фонарь. Способность требует найти в точности те вопросы, которые нужно задать.

Мальчик показал на разделявшую нас доску шуджан.

– Я обнаружил, что хорошая игра в шуджан всегда порождает множество увлекательных вопросов. Может, сыграем?

Я и не осознавал, как сильно скучал по играм в шуджан с Келишем по дороге в столицу Берабеска, пока не обнаружил, что играю против Бога.

– Я считаю, что в шуджане есть ритм, который освобождает разум, – сказал он, двигая одну из фигур. – Хотя число потенциальных ходов математически ограничено, их всё равно так много, что возникает ощущение, будто возможно всё.

В том варианте шуджана, в который мы играли, каждый из нас контролировал одну из шести сторон доски. Любой мог играть фигурами других четырёх сторон, но, поскольку за один ход допускалось перемещать всего одну фигуру, а противник во время своего следующего хода мог отменить ваш, разумнее было сосредоточиться на собственных армиях. Мы договорились, что с каждым ходом имеем право задавать друг другу вопросы.

– Как тебя зовут? – спросил я, двигая вперёд верблюда.

Хоть и не самый насущный, этот вопрос показался мне разумным началом.

– Воин, – ответил он и добавил: – Садовник. Часовщик, кающийся грешник, це…

– Твоё настоящее имя.

– Понятия не имею. Все в храме называют меня Богом.

– Ты упомянул другой голос, который слышишь в своей голове. Кто он такой? Как он тебя называет?

– Сейчас не твоя очередь.

Мальчик двинул лучника.

– А как ты бы хотел меня называть?

Хотя вопрос казался праздным, у меня возникло странное ощущение, что он своего рода проверка.

«Я никак не хочу тебя так называть, – подумал я. – Я не хочу, чтобы ты существовал. Я не хочу, чтобы где-то были Боги, которые сидят, выбирая судьбы других. Какое право имеет Бог решать мою судьбу?»

– И всё же, – громко сказал мальчик в ответ на мои невысказанные слова, – теперь Бог просит тебя выбрать его судьбу.

Он откинулся на спинку стула.

– Ты так и не ответил на мой вопрос.

Я уставился на доску, обдумывая следующий ход. Мальчик ошибался, думая, что в игре допустимо почти бесконечное количество ходов. Сперва так и есть, но стоит вам сделать первый гамбит, вы начинаете путь, который допускает всё меньше и меньше вариантов, пока, наконец, не остаётся только один.

– Шуджан, – сказал я наконец. – Я хотел бы называть тебя Шуджан.

Улыбка осветила его лицо.

– Шуджан! Да! Мне нравится!

Он потянулся через игровое поле и взял меня за руку.

– Спасибо, Келлен!

Он казался таким довольным, что мне стало неловко, как будто мне полагалось сделать что-то, чтобы скрепить его счастье. Я повернул ладонь так, чтобы теперь мы пожимали друг другу руки, и сказал:

– Приятно познакомиться, Шуджан.

Он тоже энергично потряс мне руку.

– Приятно познакомиться, Келлен!

Потом он убрал руку, и всё его веселье исчезло.

– Твоя очередь задавать вопрос.

– Вчера ты вызвал дождь, – сказал я, снова передвигая верблюда. Обычная стратегия шуджана заключается в том, чтобы ввести в игру как можно больше своих фигур, чтобы окружить противника, но пока я не был к такому готов. – А что ещё ты можешь?

– Когда я был всего лишь младенцем в пелёнках и визири показали меня моему народу с балкона этого шпиля, я обрушил ливень, благодаря которому из засушливых земель вокруг города поднялись сотни тысяч цветов. В следующий раз я явился всем, кто наблюдал за движением солнца и звёзд. Однажды я заставил смолкнуть все звуки в этих краях, от рёва ветра до трепета крыльев бабочек, чтобы все познали момент чистого, безмолвного размышления. Я исцелял больных и заставлял заклятых врагов молить друг друга о прощении.

Пять чудес, каждое из которых соответствовало одному из шести ликов Бога Берабеска: садовник, часовщик, отшельник, целитель, кающийся. Остался только один лик: воин.

«Он сказал, что Проклятие не одно из его чудес, так которое же шестое?»

Тут я понял: ответ очевиден.

«Чудо, которое арканисты всё ещё пишут на его плоти. Чудо, которое объединит секты Берабеска в единую армию, что промарширует по всему континенту».

Я отогнал эту мысль в надежде скрыть её от мальчика, сидящего напротив.

– Как ты узнал, что способен творить такие чудеса? – спросил я.

Шуджан покачал головой. Не моя очередь. Передвинув одну из колесниц на две клетки, он спросил:

– Какова бы ни была моя истинная суть, ты считаешь меня угрозой всему, что любишь. Почему ты не убил меня?

– Потому что я…

Я не договорил. Я и вправду не знал наверняка, что меня сдерживало. Я убивал раньше и по менее благородным причинам, чем предотвращение войны. Хоть Шуджан и выглядел невинным, в своей жизни я достаточно пострадал от иллюзий, чтобы не доверять такой наивной точке зрения. Кто знает, может, он демон, маскирующийся под мальчика. Почему бы мне просто не намотать ему на шею Бич Баоджары и не заняться делом, за которым меня послали?

– Я не люблю, когда меня контролируют, – сказал я наконец. – А убить тебя, не зная правды, – это слишком смахивает на…

– Акт подчинения? – предположил он.

Я молча кивнул.

– Интересно, – сказал он. – Возможно, мы к чему-то приближаемся.

– Не вижу, каким образом.

– Двигай следующую фигуру.

Я посмотрел на доску. Игра была ещё в самом начале, но он допустил ошибку с колесницей. В шуджане колесницу нельзя убрать с доски, но на неё можно «водрузить». Я поставил на неё своего орла. Теперь, хотя орёл не мог атаковать, он мог двигаться вместе с колесницей и его нельзя было убрать ни одной из фигур мальчика.

Да, если подумать, это довольно странная игра.

– Откуда ты знаешь, что именно способен сделать? – спросил я. – Дождь, исцеления?

– Это запечатлено в метках, – сказала Нифения, подтверждая мои прежние подозрения. Она принесла одну из книг в кожаном переплёте. – Арканисты в буквальном смысле слова вписывают чудеса в его плоть.