Питер Маклин - Костяной капеллан [litres]

– Ты не грёбаный капеллан Госпожи нашей, Томас, ты давно уже никакой не капеллан! Подавай тебе больше крови, больше смертей, и всё-то тебе мало, так? Ты теперь сраный костяной капеллан, вот ты кто!

И он бросился на меня с разъярённым видом, сжав кулаки, а бешеные, полные слёз глаза горели боевым шоком. И тут я ему вмазал. Вмазал своему младшему брату, который когда-то приполз, зарёванный, ко мне в постель и предложил мне то единственное, что у него было. Я никогда не владел кулаками так же умело, как Йохан, но сейчас застал его врасплох. Костяшки мои стукнулись об его выступающий подбородок и заставили брата отшатнуться и врезаться в стол. Он потерял равновесие, плюхнулся задом на пол. И разрыдался.

Внезапно я заметил – в дверях кладовой стоит капитан Ларн и внимательно за нами наблюдает. Если бы он проронил хоть слово, я тут же удушил бы его голыми руками, но он проявил благоразумие – придержал язык и отвернулся. Припомнил я – у него ведь тоже брат.

А через полчаса они к нам опять пожаловали. Примчался гонец и рассказал, что горит лавка Георга-пекаря, а на улицах Вонища видели Кишкорезов. Вряд ли мой скромный подарочек к этому времени дошёл до стола Адити, так что, прикинул я, это, видимо, часть их первоначального плана. Похоже, Кишкорезы бросили против нас все свои силы. Мы все вымотались, многие получили ранения – самое время ударить.

Я взвалил задание на плечи капитана Ларна и его людей.

– Твоя очередь, – сказал я. – Мои ребята, чёрт побери, сражались ночь напролёт.

Ларн покачал головой.

– Мы выполним возложенное на нас задание, а в уличных потасовках участвовать не будем, – отрезал он. – Слишком опасно. Если гвардейцы повяжут хотя бы одного из моих людей и узнают, кто мы на самом деле, последствия докатятся до самого Даннсбурга. Об этом и речи быть не может. У меня приказ.

Захотелось дать ему в морду, прямо не сходя с места. Слишком долго я уже не спал, а из головы всё не шёл образ мёртвых женщин в Свечном закоулке. Как по мне, этот капитан Ларн – просто сморщенный хер ослиный, но он мне нужен, а главное, мне нужны его люди, боеприпасы и военные навыки. Я глубоко вдохнул и через силу кивнул.

– Как скажешь. Тогда обороняйте харчевню, да покрепче, мать вашу. Не забывай – здесь под вами столько взрывчатки, что пол-Вонища может улететь за речку. Так что не позволяйте никому поджечь здание.

Ларн стиснул зубы. Я знал – все сапёры относятся к своим орудиям ремесла со здравым уважением. Он хотя бы проследит, чтобы ни один Кишкорез не пробрался в «Руки кожевника» с факелом.

Я подошёл к Йохану и обнял его за узкие плечи.

– Надо снова идти на дело, брат, – сказал я. – Знаю, не хочешь, только вот надо.

Йохан взглянул на меня – слёзы на глазах уже высохли. В них теперь пылала ненависть – не ко мне, а ко всему свету, жгучая жажда крови, какой я не видел ни у кого с тех пор, как пали стены Абингона.

Он кивнул:

– Давай мою грёбаную секиру.

Мы стремительно мчались по улицам Вонища, утомлённые, израненные, но подстёгиваемые выпивкой, злобой и воспоминаниями. Кишкорезы напали на заведения, которые я поклялся защищать, и нельзя было этого стерпеть. Георг-пекарь был добрым человеком. Он дал мне три лакомства для Билли, хотя я попросил всего об одном, а денег с меня брать не стал. Я написал, что не забуду этого подарка – вот я и не забыл.

Когда мы прибыли на место, лавка пылала, но Георг с семейством стояли на улице в полной безопасности, а остальное уже не было так уж важно. Мы поравнялись с ними, пекарь поражённо на нас вытаращился, а я остановился на пару слов.

– Я всё улажу, – пообещал я. – Те, кто устроил этот беспредел, отведают карающей справедливости, справедливости Благочестивых, а уж ты у меня на мели не останешься. Будет тебе новая лавка, Георг, да и денежки на возмещение убытков найдутся.

– Да благословят вас боги, господин Благ, – чуть ли не в ноги поклонился мне пекарь.

В Эллинбурге я на положении удельного князя, а, как по мне, князь должен заботиться о своём народе. Так я управляю своими улицами.

Мы завернули за угол и наконец-таки их нагнали.

В Сетевязальном ряду оказалось человек пятнадцать Кишкорезов – били окна, поджигали дома. Это была самая бедная часть Вонища, здесь да вниз до Рыбачьих ворот. Грабить у здешнего народа было толком нечего, и я знал наверняка: Кишкорезы сознательно пытаются испортить жизнь тем, у кого самые пустые карманы. Им хочется, чтобы я выглядел слабаком, – защищает, мол, свой игорный дом и притон, а улицы в это время пускай себе полыхают. Им хочется, чтобы от меня отвернулись беднейшие из моих людей, и в этом мне виделась рука сканийцев. План исходил от Мясника, не от Адити; это было ясно, а потому я его ещё сильнее возненавидел. Эти-то чем перед ним виноваты?!

Я выхватил Укоризну и занёс высоко над головой, чтобы поймать лезвием рассветный луч.

– Отряд! – по-сержантски рявкнула Анна Кровавая, стоя рядом. – В атаку!

Мы обрушились им на голову, словно гнев Госпожи нашей. Победоносный натиск в лучах восходящего солнца… Как величественно звучит-то, а? Легендарно и героически. Ну а мы никакие не герои, нас меньше, мы усталые, израненные – в общем, полный швах. Наши противники выспались и отдохнули, а ко всему, их просто слишком много. Хватило пяти минут битвы, чтобы понять – мы продуем. Уже упали два новобранца, Йохан сплёвывал кровью – кто-то задел ему губу навершием рукояти меча.

– Хреново дело, – просипел он, когда мы оказались спиной к спине посреди улицы. Надо признать, он прав. Дело идёт хреново.

– Анна! – заорал я, перекрикивая звон оружия. – Рассыпаемся!

– Россыпь! – гаркнула Анна во всю свою лужёную глотку – моя и рядом не стояла. Зычный голосище, хоть и женский. – Отряд, рассыпайсь!

Все, кто мог, подчинились приказу: прекратили драться и разбежались по окружающим проулкам. Я оказался в сыром узком проходе с Йоханом, Анной и юным Билли и наблюдал, как остальной отряд разделяется в пяти направлениях, а Кишкорезы оторопело переглядываются между собой. Здесь мои улицы, мне тут не заблудиться хоть с завязанными глазами. Как-никак, здесь я родился, а большая часть моего отряда хоть и не из местных, но провела здесь больше года и тоже выучила, что да как. Кишкорезы, может, и знают Колёса, но Вонище им явно не так хорошо знакомо; некоторые к тому же ещё молоды. Не все у них отслужили, это ясно, в отличие от моих ребят.

В этот миг я был снова в Мессии. Вспомнился мне ближний бой в узких проулках, где численный перевес ничего не значил, где против кинжалов и залпа арбалетных болтов устоять было невозможно. Сегодня у нас нет арбалетчиков, но зато есть Билли Байстрюк. Нескольких Кишкорезов мы настигли в проходе между двумя ветхими складскими постройками. Я указал направление, Билли вскинул руки и выстрелил вдоль улицы струёй пламени – половина врагов обернулась горящими и вопящими ошмётками плоти. Я уже видел в Абингоне, как заживо сгорают люди, и знал – это верная гибель.