Роберт Джордан - Дракон Возрожденный [litres]

И с сердцем, преисполненным такой легкости, какой он, как ему казалось, не чувствовал уж несколько лет, Мэт принялся тихонько напевать песенку «Мы снова за границей». Под ее мотивчик он и зашагал к гавани, откуда наверняка отплывают корабли вниз по Эринин, на которых можно добраться до самого Тира, не говоря уже о прочих поселениях выше его по течению. Но в планы Мэта, разумеется, вовсе не входило плыть так далеко, до Тира. Арингилл, тот городок, где он собирался сойти на берег, чтобы продолжить путь до Кэймлина, находился всего лишь в половине пути до устья реки.

«Я доставлю ваше проклятое письмо. Как она вообще посмела подумать, будто я скажу, что выполню поручение, а потом не сдержу слова? Да я доставлю эту треклятое послание даже ценой своей жизни».

Сумерки уже начали наползать на Тар Валон, но света еще вполне хватало, чтобы разукрасить волшебными бликами фантастического вида городские здания и причудливые силуэты башен, соединенных мостами на головокружительной высоте в сотню шагов. Улицы все еще были переполнены разгуливающими людьми, и одежды прохожих были столь разнообразны, что Мэту почудилось, будто в Тар Валоне собрались представители всех государств мира. На высоких фонарных столбах вдоль центральных проспектов начали загораться фонари – о надлежащем городском освещении заботились фонарщики, которые попарно, вооруженные лестницами, двигались от одного столба к другому. Но в той части Тар Валона, куда устремился Мэт, было сумрачно, единственным источником света служили лишь окна домов.

Величественные здания и башни Тар Валона возвели огиры, прочие же участки города, со строениями поновее, выросли благодаря человеческому труду. Правда, иной раз понятие «новое» относилось к зданию возрастом в две тысячи лет. В районе, прилегающем к Южной гавани, строители-люди пытались если не повторить, то хотя бы подражать фантастическому искусству огир. Здесь фасады таверн, где кутили моряки, обильно, под стать дворцам, украшала вычурная резьба по камню. В нишах и на куполах зданий стояли статуи, карнизы и фризы домов были затейливо изукрашены, а портовые лавки и купеческие дома сверху донизу покрывала отделка. Мосты и в новых кварталах арками изгибались над мостовой, правда здешние улицы оказались замощены булыжником, а не выложены большими плитами, да и многие мосты были сработаны из дерева, не из камня – и начинались нередко уже со второго этажа связанных ими домов, а выше четвертого не уводили никогда.

На этих темных улицах кипела жизнь, и кипела с той же энергией, что и повсюду в Тар Валоне. Во всех тавернах, во всех общих залах гостиниц было полно посетителей. Здесь были торговцы, сошедшие со своих судов, и покупатели тех товаров, что привезли на этих судах, пассажиры, плывущие по Эринин, и работники, трудящиеся на реке, грузчики и рыбаки, а компанию им составлял и иной народец, из тех, кто всеми правдами и неправдами жаждал переложить в свои карманы денежки, которые могли отыскаться у честных посетителей. Биттерны и флейты, арфы и цимбалы выплескивали на улицы нестройную хриплую музыку. В первой же гостинице, куда зашел Мэт, в общей зале вовсю играли в кости – мужчины, сидя на корточках и сбившись в тесный кружок у стены, громкими возгласами встречали выигрыши одних и неудачи других. Таких групп здесь было три.

Мэт намеревался поиграть недолго, всего часок, лишь для того, чтобы пополнить свой кошелек несколькими монетами, а потом собирался отправиться на поиски подходящего судна, однако он сразу стал выигрывать. Насколько мог припомнить Мэт, он всегда чаще выигрывал, чем проигрывал, а в его играх с Хурином, да и в Шайнаре, не раз случалось так, что ему приносили выигрыши шесть или восемь бросков кряду. Но в сегодняшний же вечер каждый бросок Мэта оказывался выигрышным. Каждый бросок.

Заметив, какими взглядами окидывает его кое-кто из соперников, Мэт порадовался, что не стал доставать из кошеля на поясе собственные игральные кости. И эти же взгляды подсказали ему убраться из этой таверны – от греха подальше. С удивлением Мэт обнаружил, что в кошельке у него позвякивают уже с три десятка серебряных марок, а на лицах игроков явно сквозит желание, чтобы он убрался с глаз долой поскорее.

У всех, кроме одного – смуглолицего матроса с шапкой курчавых жестких волос, – как кто-то сказал, он был из Морского народа, чему Мэт немало подивился: что поделывает в такой дали от моря один из Ата’ан Миэйр? Моряк отправился следом за вышедшим из гостиницы Мэтом по темной улице, настойчиво упрашивая дать ему возможность отыграться. Мэт намеревался двинуться прямиком к пристаням, поскольку тридцати серебряных марок должно было хватить с избытком, однако смуглолицый продолжал уговаривать Мэта, чтобы тот дал ему отыграться, поэтому юноша уступил и вместе с парнем свернул в первую попавшуюся на пути таверну.

И снова Мэт выиграл, и дальше было так, словно его охватила какая-то лихорадка. Он выигрывал с каждым броском. Мэт переходил из таверны в гостиницу, а затем снова в таверну, нигде не задерживаясь настолько, чтобы вызвать у кого-то озлобление размером своего выигрыша. И по-прежнему каждый бросок был для него выигрышным. У менялы юноша обратил свое серебро в золото. Мэт играл в «короны», в «пятерки», участвовал в игре «девичий позор». Он метал то по пять костей, то по четыре, а то и по три, порой даже всего по две. Мэт вступал в игры, ему неизвестные, узнавая их правила в ту минуту, когда приседал на корточки в кругу игроков или занимал место за столом. И вновь побеждал. Далеко за полночь смуглолицый моряк, назвавшийся Раабом, пошатываясь от усталости, отправился восвояси – обессилевший, но с туго набитым монетами кошельком; он решил не играть, а делать ставки на Мэта. И снова Мэт заглянул к какому-то меняле – а может, и не к одному; лихорадка азарта словно затуманила его разум, затянула его такой же густой хмарью, в какой скрывались и его воспоминания о прошлом, – и неумолимо все тянула и тянула Мэта к новой игре. К новому выигрышу.

А когда Мэт очнулся от морока – он уж и не знал, сколько минуло часов, – то он сидел в таверне, где густо висел табачный дым и которая вроде называлась «Тремалкинский сплесень», и смотрел на пять игральных костей, и на верхней грани каждой – глубоко вырезанная корона. Большинство здешних посетителей, похоже, заботило лишь то, как бы напиться вдрызг, но в этот миг стук игральных костей по столу и возгласы игроков из другой компании, сгрудившихся в дальнем углу, были почти заглушены голосом красотки, запевшей под резвое постукиванье молоточков по цимбалам: