Филип Пулман - Тайное содружество [litres]

– Починский… который искусством занимается?

– Да, критик.

– Возможно… Да, ты права, это он.

Сидевший спиной подвинул свой стул, и на мгновение его лицо отразилось в зеркале напротив.

– А толстяка зовут Раттен.

– Какая память!

– Негусто, но что поделать.

– Лучшее, что у нас пока есть.

– Как будем действовать?

– Пойдем представимся, конечно.

Бонневиль допил пиво и уверенно зашагал через запруженный публикой зал. Хмурый официант подходил к столику с другой стороны. Кто-то неожиданно передвинул стул, Оливье споткнулся, почти упал, налетел на официанта – тот непременно уронил бы поднос, если бы молодой человек не подхватил его с необычайной ловкостью.

Последовали удивленные и восхищенные возгласы тех, кто сидел за столом, приглушенная ругань официанта и буря размахиваний руками и похлопываний по плечу от невольного инициатора этого акробатического этюда, не вовремя подвинувшего стул.

– Полагаю, это ваши напитки, джентльмены, – изрек Бонневиль, водружая поднос на стол и игнорируя официанта и его ящерицу-деймона, громко возмущавшуюся из кармана фартука.

– Мастерский подхват, – одобрил Раттен. – Вам бы голкипером быть, сударь мой. А может, вы и так голкипер?

– Ни в коем случае, – с улыбкой ответил Бонневиль и, не глядя, вернул официанту пустой поднос.

– Мы бы хотели угостить вас в благодарность за спасение нашей выпивки, – продолжал Раттен. – Присядете?

– Конечно, давайте к нам! – с энтузиазмом поддержал его сосед по столу.

– Очень щедро с вашей стороны. Темного пива, – сказал Оливье официанту, который скривился и исчез.

Бонневиль уже почти пододвинул себе стул, но тут снова взглянул на усатого и, кажется, внезапно узнал его.

– Бог мой… месье Раттен?

– Он самый, но как…

– Мы встречались с вами пару недель назад на открытии выставки Ровелли в галерее Тенье. Вы, наверное, не вспомните, но вы так увлекательно представляли художника…

За свою не слишком долгую жизнь Бонневиль успел заметить, что пожилые мужчины, независимо от того, какой пол они предпочитают, всегда падки на лесть молодых, особенно если льстить честно и открыто. Самое главное – поддерживать взгляды пожилого товарища, да так, чтобы в ваших словах читалось незатейливое и искреннее восхищение юнца, который в один прекрасный день может стать последователем и учеником. Ястреб Бонневиля, словно стремясь поддержать похвалы, расточаемые хозяином, тут же перескочил на спинку стула Раттена, вокруг которой обвился его деймон-змея.

– А вы, сударь… – Оливье повернулся к Починскому. – Позвольте, я ведь не ошибаюсь, вы – Александр Починский? Я много лет читаю вашу колонку в «Газетт».

– Вы не ошибаетесь, – подтвердил критик. – Тоже имеете отношение к искусству?

– О, что вы! Все лишь скромный любитель. Довольствуюсь чтением того, что говорят о нем лучшие из критиков.

– Вы работаете на Марселя Деламара, – сказал третий, до сих пор молчавший. – Кажется, я встречал вас в La Maison Juste . Я прав?

– Абсолютно правы, сударь. Имею такую честь, – юноша протянул руку для пожатия. – Меня зовут Оливье Бонневиль.

Тот тоже протянул руку в ответ.

– Мне случалось раз или два посещать La Maison Juste – по делам. Эрик Шлессер.

Ага, банкир. Бонневиль, наконец, узнал его.

– Да, – сказал он, – мой работодатель – поистине выдающийся человек. Вы же знаете, что сейчас идет конгресс Магистериума?

– Месье Деламар тоже принимал участие в его организации? – поинтересовался Раттен.

– Да, и немалое! – кивнул Бонневиль. – Ваше здоровье, господа!

Он выпил, они тоже.

– Да, – продолжал Бонневиль, – ежедневно работая рядом с таким блестящим человеком, невольно чувствуешь себя… очень незначительным, знаете ли.

– А чем занимается этот ваш Maison Juste ? – поинтересовался Починский.

– О, мы постоянно ищем способы сочетать мирскую жизнь с жизнью духовной, – непринужденно ответил Бонневиль.

– И конгресс вам в этом поможет?

– Я в этом уверен. Он привнесет в работу Магистериума ясность и остроту целеустремленности.

– А что такое La Maison Juste ? – спросил Раттен. – Часть юридической системы?

– Он был основан примерно сто лет назад. Лига инставрации Святого Замысла – таково официальное название. Функционирует он уже очень давно… и очень усердно. Но в последние годы, при месье Деламаре, это подразделение превратилось в поистине могучую силу внутри Магистериума, неустанно стремящуюся к всеобщему благу. На самом деле называть его, конечно, стоит полным именем, но здание, где он находится, так прекрасно… Думаю, «Дом справедливости» – это такой способ отдать ему должное. Много столетий назад в нем проводили допросы еретиков и развенчание ересей, отсюда и название.

Бонневиль почувствовал, что его деймон узнал что-то важное, но виду не подал. Вместо этого он повернулся к критику.

– Прошу вас, месье Починский, скажите, что вы думаете о месте, которое отводится духу в искусстве?

Об этом Починский мог говорить часами. Бонневиль откинулся на спинку стула, грея в ладонях стакан, внимательно слушая и выбирая момент, чтобы откланяться. Наконец он поднялся, поблагодарил господ за увлекательнейшую беседу и удалился, оставив впечатление любезного, скромного, способного и во всех отношениях очаровательного представителя молодого поколения.

Как только они вышли наружу, деймон вспорхнул ему на плечо. Всю дорогу до квартиры в мансарде, где они обитали, Бонневиль внимательно его слушал.

– Итак?

– Раттен работает на Силберберга, это мы вспомнили правильно. А Силберберг знал Деламара в школе и вроде бы до сих пор поддерживает отношения. Деймон Раттена сказала, что у Деламара была старшая сестра, которую он очень любил. Она играла важную роль в Магистериуме – даже основала подразделение, задачу которого Раттен, впрочем, не вспомнил, и вообще пользовалась большим влиянием. Судя по всему, очень красивая женщина. Она вышла за англичанина по фамилии Кортни или Коулсон, что-то в этом роде, но прижила ребенка от другого человека, и вышел скандал. Деламар был в отчаянии, когда десять лет назад она пропала без вести. Думает, что во всем виноват ребенок, но почему – этого Раттен не знает.

– Значит, ребенок. Мальчик или девочка?

– Девочка.

– Когда это случилось?

– Лет двадцать назад. Это Лира Белаква.

Когда «Португальская дева» добралась до поселения цыган на Болотах – огромного лабиринта лодок и причалов вокруг Зала собраний, – утро уже было в полном разгаре, и Лира не находила себе места: она опасалась, что другие отнесутся к человеку без деймона не так терпимо, как Брабандт.

– Не бойся, – сказал он. – После той великой битвы на Севере к нам иногда заглядывают ведьмы. Нам их обычаи не в диковинку. Ты вполне сойдешь за одну из них.