Филип Пулман - Тайное содружество [litres]

Но вернуться к ней, не разыскав того, что искал, он не мог. Он не понимал, что делать, и не находил покоя. Впервые за все время он задумался, что же он сам имел в виду, когда говорил о воображении Лиры. Непонятно… но ясно, что возвращаться без него нельзя.

Нет, так он никогда не уснет! Его сейчас раздражало все, и он сам – в первую очередь. Пан встал, потянулся, перепрыгнул на стену и выскочил из сада на темную улицу.

Бонневиль между тем шагал в сторону главной церкви, заглядывал в каждый переулок и рассматривал каждую крышу. Чтобы не привлекать внимания, он старался выглядеть как турист или студент, изучающий архитектуру. В какой-то момент он даже подумал, не достать ли блокнот и карандаш, но на улицах сгущался туман, а в такую погоду делать зарисовки никто не станет.

В сумке, рядом с алетиометром, лежала сеть из угольного шелка, необычайно прочная и легкая. Этой сетью он изловит деймона девчонки, потом отнесет в какое-нибудь уединенное место и допросит. В мыслях Бонневиль уже видел, как это происходит: он много тренировался и наловчился обращаться с сетью так искусно, что немало огорчался из-за того, что некому продемонстрировать свое мастерство.

В кафе на главной площади Бонневиль заказал стакан пива и сел, оглядываясь и прислушиваясь к разговорам.

– Этот старик, – тихонько сказал он своему деймону. – Старик на чердаке.

– Мы с тобой уже слышали похожие рассуждения. То, о чем он говорил… Должно быть, он какая-то знаменитость.

– Я пытаюсь понять, где он живет.

– Думаешь, тот деймон до сих пор с ним?

– Нет. Они беседовали совсем не по-дружески. Деймон в чем-то его обвинял.

– Как будто этот старик сделал что-то плохое его девчонке.

– Ну да.

– Думаешь, он еще к нему вернется?

– Может быть. Хорошо бы выяснить, где этот дом.

– Мы сами могли бы с ним поговорить.

– Ну-у, не знаю, – протянул Бонневиль. – Не факт, что старик знает, куда пошел деймон. Говорили они не по-хорошему.

– А вдруг та другая девчонка что-то знает? Может, она – его дочь.

Эта мысль пришлась Бонневилю почти по душе. Он умел обращаться с девчонками. Но, подумав, он покачал головой и сказал:

– Пустые догадки. Нужно сосредоточиться на нем самом. Сейчас я кое-что попробую…

И он сунул руку в сумку. Ястребиха, вместе с ним страдавшая от дурноты, воскликнула:

– Нет-нет, не сейчас!

– Я не собираюсь смотреть. Только послушаю.

Она покачала головой и отвернулась. В кафе было еще с полдюжины посетителей, в основном мужчины средних лет, явно расположившиеся тут на весь вечер. Кто беседовал, кто курил, кто играл в карты – и никому не было дела до незнакомого молодого человека за столиком в углу.

Бонневиль положил алетиометр на колени, обхватил его обеими руками. Ястребиха перелетела со спинки стула на стол. А он закрыл глаза и потянулся мыслями к Пантелеймону. Сначала удалось вызвать только зрительный образ, и ястребиха негромко предостерегла его:

– Нет! Нет!

Бонневиль глубоко вздохнул и начал заново. На этот раз он не стал закрывать глаза. Глядя на свой полупустой стакан, он сосредоточился на звуках, ожидая услышать цокот коготков по брусчатке, шум машин и гомон прохожих. Но услышал лишь одинокий и печальный рев береговой сирены.

В следующий миг до него дошло, что сирена звучит наяву: люди за соседними столиками повернули головы в сторону реки, потом посмотрели друг на друга, сказали что-то и покивали. А затем сирена взревела опять, но теперь уже только в голове Бонневиля, – и вместе с этим звуком послышались и другие: скрежет коготков, человеческие голоса, плеск воды, глухие удары чего-то большого и тяжелого обо что-то большое и неподвижное, скрип веревки по мокрому дереву… Должно быть, пароход швартуется у причала.

Значит, деймон Лиры снова пустился в путь.

– Ну, что ж, – Бонневиль встал и уложил алетиометр обратно в сумку. – Если поспешим, может, увидим, как он пробирается на борт. Тут-то мы его и схватим.

Он быстро заплатил по счету и двинулся к реке.

Пантелеймон сидел в тени под стеной билетной кассы. Если верить расписанию, висевшему на стене, этот пароход пойдет вверх по реке, до самой Праги. Что ж, годится.

Но пристань была слишком ярко освещена, а по трапу сновали люди, так что проникнуть на борт с этой стороны не удастся. Не поможет даже туман.

Однако никто не мешал зайти со стороны воды. Не тратя времени на раздумья, Пан выскочил из-за кассы и помчался к концу причала, но не успел он пробежать и полпути, как сверху на него что-то упало. Сеть!

Из-за резкой остановки Пан перекувырнулся через голову, а затем почувствовал, как его куда-то тащат по каменным плитам. Он забился, извиваясь, щелкая зубами, пытаясь разорвать сеть лапами, но она была слишком прочной, а молодой человек, державший ее, не знал пощады. Сеть рывком поднялась, и Пан мельком увидел искаженное злобой лицо своего похитителя, темные глаза… Сходившие с парохода пассажиры обратили на них внимание и смотрели, застыв от изумления, – и тут произошло несколько событий одновременно. На реке взревела моторная лодка, подходившая к причалу задним ходом, пассажиры разразились криками, молодой человек, державший сеть, изрыгнул проклятие, а потом Пан услышал топот бегущих ног и низкий мужской голос:

– Оливье Бонневиль, вы арестованы!

Сеть упала на землю, Пан забился в ней изо всех сил, но только еще больше запутался. Отвлекаться на происходящее вокруг он не хотел, но по долетавшим до него звукам понимал: люди с моторной лодки бегут по причалу, молодой человек (Бонневиль! Бонневиль!) громко протестует, люди вокруг потрясенно вскрикивают: «Деймон! Деймон!»… а потом – о ужас! – рука совершенно чужого человека хватает его за шею.

Рука вздернула его в воздух, и Пан увидел перед собой лицо с налитыми кровью, страшно выпученными глазами. В ноздри ему ударил запах пива, курительного листа и дешевого одеколона. Пан попытался прокусить по-прежнему опутывавшую его сеть, но рука сжалась у него на шее, как железный ошейник. Уже теряя сознание, он услышал, как молодой человек сердито выговаривает арестовавшим его людям:

– Мой наниматель – Марсель Деламар из La Maison Juste . Я буду вынужден поставить его в известность о произошедшем, и он будет очень недоволен. Давайте пройдем в какое-нибудь тихое место, и я все объясню…

На этом Пан лишился чувств.

«Милашка» оказалась не менее легкой и изящной, чем «Прекрасная дикарка», на которой Малкольм ходил в детстве. Вот только парус, который он нашел и попытался поставить, обветшал и расползался прямо под руками, – это было ясно даже в темноте.

– Значит, пойдем на веслах, – вздохнул Малкольм. Он знал, что парусные лодки часто не слушаются весла, но выбора не оставалось. К тому же парус все равно был белым (хорошо, допустим, серым), а значит, слишком бросался бы в глаза под покровом ночи.