Сергей Игнатьев - Зеркало воды [сборник litres]

– Пьяница, твой язык снова подводит тебя – нам предстоит не жаркОе, но жАркое!

– Я весь внимание, моя богиня!

– Следующее послание. Буква «С».

– С? После круга?

– Ну да, определенно ладийская «Эс», адриумская «Цэ». Но мой Неразговорчивый начальничек, перданиол зашитый, снял меня с дела. Тупари из полиции ломают голову, а я могу объяснить, в чем тут штука, уже сейчас! Это не ребус и не магические знаки.

– Тогда что это?

– Веди пишет какую-то фразу, понимаешь? По одной букве и каждый раз три трупа… Разрази меня гром, если я знаю, что у него на уме. Но в предыдущий раз был никакой не круг, а буква «О». Он пишет В, Я, P, О, С… Вярос!

– Бессмыслица какая-то. И что говорит по этому поводу полиция?

– Фенхель, поцелуй меня.

– Что?

– Да поцелуй же меня, идиот!

В камине весело горит огонь. Завороженный и пьяный, я смотрю, как, играя огненными бликами, в рюмке переливается янтарь.

– Не спи, замерзнешь, – Сильвия тыкается носом мне в щеку.

Растрепанная русая челка, чуть вздернутый нос, зеленые глаза чертовки и мальчишеская улыбка. Похожа на девочку-подростка.

Это очень привлекает состоятельных женатых мужчин. Ее квартира забита сверкающими безделушками и нарядами. «Моя коллекция», говорит она. «Я изучаю жизнь…», говорит она.

Я готов часами слушать ее истории про города, в которых я не был – Сен-Фюнеси, Монто-Карпах, Шнеебург, Мурьентес, Тольбано. Даже от простого перечисления названий веет другой, праздничной и яркой жизнью.

Мы пьем кальвадос из высоких рюмок, и хотя бы тут я – опережаю. В силу рода занятий Сильвия привыкла пить, как сапожник, и не пьянеть.

– Почему мы вместе? – спрашиваю я с пьяной радостью.

– С тобой весело, – отвечает она, смеясь.

– Брось их всех! – говорю я, заплетаясь языком, в порыве сладкого безумия. – К черту их! Переезжай ко мне.

– В твой кабак? – улыбается Сильвия. – И буду танцевать у шеста, а вокруг карлики будут жонглировать ножами?

– Но ведь это не главное! – я смеюсь. – Я брошу все это к чертовой матери! Уедем в деревню. Медвежий угол! Свежий сыр. Молоко. Какая-то еще пежня!

Она кивает, легко соглашаясь:

– Конечно, милый, конечно.

Сильвия умеет лгать. Это у нее профессиональное.

Я залпом выпиваю рюмку, отставляю ее на пол.

С обнаженной груди Сильвии сполз край одеяла, я ловлю губами ее острый напряженный сосок. Она лежит, раскинувшись на темных простынях, запрокинув голову и свесив тонкую руку с разложенной кушетки. Огненные блики гуляют по животу, по круглой, как монетка, впадине пупка. Доходят до кустика волос ниже.

Сильвия пахнет морем. Я чертовски давно не был у моря, вокруг все время этот дождь, дождь, или снег, снег, или снег с дождем… Все время одно и тоже, и ржавые крыши и клочья пара и эти гребаные дирижабли и зеркальные башни и скользкие улочки.

Мы лежим, раскинувшись на простынях, и я глажу ее живот, ощущая пальцами дорожку невесомых волосков пониже пупка.

– Не думай, что это надолго, – говорит Сильвия с улыбкой. – Это очень хорошо. Но это не навсегда.

– Почему? – спрашиваю я, как ребенок.

Хотя и сам прекрасно знаю, что она говорит правду.

– Мы с тобой хотим от жизни разных вещей.

Сильвия нежно гладит меня по голове теплой ладонью, и я боюсь открыть глаза, боюсь прервать это чувство близости, потерять его.

В отличие от Янковой, Сильвию хочется ревновать к ним ко всем. Неистово, яростно. К богатым старикам, к сальным толстякам в дорогих пальто, к ловким дельцам с щеточкой усов под носом, к черномундирным некрократам с неподвижными серыми лицами, тусклыми мертвыми глазами…

Терзает мысль, что и с ними она была такой же, лениво пресыщенной, и в то же время сосредоточенной.

От них Сильвия тоже брала все, что нужно ей – от информации до постели.

Но не думать об этом. К черту, к черту их всех.

Здесь и сейчас я верю, что нас только двое. И больше никого, никого, никого…

Крупнейший синематеатр Яр-Инфернополиса – на площади Ориона Бомбардина. Новейший паровой энергокомплекс, из-за коррупции в Департаменте Строительства его так и не достроили и превратили в шикарный синематографический мавзолей – «Тристар Пандемоуним», «Орионовский», или же, с намеком на первоначальный замысел строителей – «Большая Грелка».

Сегодня мы идем на премьеру исторической драмы «Боги Долин», режиссер – Лукисберг-младший.

Витольд на ней выступил в качестве приглашенной звезды. Исполнил юмористическую роль Прошки, легендарного денщика генералиссимуса Сирена-Ордулака. В роли самого блистательного стратега – лауреат премий и орденоносец, суперзвезда и мощный старец Коннор де Шаун.

Витольд встречает нас на ступенях входа, в роскошном фраке, проводит через толстый бархатный канат и оцепление охраны – тщательно выбритых громил-славояров, одетых в соответствии с тематикой мероприятия в клюквенные казачьи кафтаны.

Толпа за канатом волнуется, шныряют спекулянты с веерами фальшивых пригласительных, искрят вспышки блицей, из толпы кричит срывающийся девичий голосок: «Картуш, сделай мне ребеночка!»

Подгоняя нас внутрь, Витольд рассеяно демонстрирует репортерам вытянутый средний палец.

В тесном смокинге и накрахмаленной манишке я чувствую себя полным ослом.

Здесь тоже безумие. Но не привычное мне безумие «Сада расходящихся Т.», а ступенью повыше, овеянное звездным блеском, хрустящее парадным глянцем. Пахнущее тщетой мирской, большим деньгами и мнимым бессмертием.

Утешение я нахожу у фуршетного стола.

Отвлекаюсь от выпивки, ища взглядом Сильвию. Она стоит возле колонны и очень весело общается с тем самым типом из кафе, похожим на дворецкого. На этот раз его тонкие губы растянуты в подобие улыбки.

Уличив момент, когда тип отвлекается на другую даму, по всей видимости – супругу, иду к Сильвии, подхватываю под локоток:

– Что за нахрен?

– О чем ты?!

– Может, хоть на людях сделаем вид, что типа вместе?

Сильвия вырывает локоть. Выпила уже прилично, и всем видом показывает, что в моих нотациях не нуждается:

– Это что за тон еще? Собственнические чувства взыграли?

Я только рукой машу.

Возвращаюсь к фуршетному. Официант-андрогин, наряженный ордулаковским гренадером, кивает мне, как старому приятелю. Ему тошно находится в компании всех этих расфуфыренных девиц и господ в смокингах, увенчанных звездным сиянием.

Хороший парень. Ну, или хорошая баба, хрен их разберет, андрогинов. Печально улыбнувшись, соображает мне двойной коньяк.

И тут среди блистательной толпы я вижу Регину.

С ее рыже-красными, огненными волосами, с ее хмурой складочкой меж бровей и чувственными полными губами. Несомненно, она. Но тут, среди «звезд», в серебристом вечернем платье…?