Элизабет Хэнд - Женщина-кошка

Не успев даже ничего подумать, Пейшенс поймала его на лету, поднесла к лицу и, глубоко вдохнув исходящий от него запах, блаженно улыбнулась: по всему телу прошла приятная дрожь и разлилось спокойствие. Но, внезапно вспомнив, где она находится, Пейшенс отвела руку от лица и с недоумением посмотрела на Офелию. Офелия по-прежнему не отрывала от нее своих больших, широко открытых глаз. Она наблюдала за Пейшенс, как врач наблюдает за новым пациентом.

– Кошачья мята, – просто сказала она и снова захлопнула коробочку.

Если утро этого дня получилось очень странным, то продолжение оказалось еще хуже. Оставив сообщение на автоответчике Джорджа Хедара, Пейшенс отправилась на работу. Было уже поздно. Очень поздно. Сэлли встретила ее встревоженным взглядом, Ланс тоже ничего не сказал, но показал ей листок бумаги, на котором было нацарапано: «У тебя неприятности. Большие неприятности». Приближаясь к своему рабочему месту, Пейшенс замедлила шаг. Но, несмотря на предосторожности, она все-таки слишком поздно заметила хорошо знакомую фигуру босса. Джордж Хедар, в шикарном костюме (на него, наверное, было потрачено больше, чем платили Пейшенс за месяц работы), стоял около ее стола и курил.

– В чем дело? Что вы вытворяете? – взорвался Джордж. Пейшенс молча прошла мимо него и села за свой стол.

– Вы так и не принесли новых эскизов! – продолжал кричать он. – Вы даже не знаете, где они сейчас находятся! И вы не знаете, где они, потому что, я цитирую, «не можете вспомнить»! Просто потрясающая безалаберность!

Пейшенс невозмутимо, не поднимая глаз, слушала его крики. Она рассеянно протянула руку за альбомом и карандашом и принялась что-то рисовать. Когда Джордж кончил свои напыщенные разглагольствования, Пейшенс, продолжая рисовать, переспросила:

– Что?

– Вы вообще меня слушали? – взревел Джордж.

Пейшенс отложила карандаш и подняла глаза на босса. Она немного подумала и ответила:

– Ну конечно, но не так внимательно, как вы сами себя слушали.

Внезапно во всем художественном отделе воцарилась мертвая тишина. За перегородкой Сэлли и Ланс обменялись испуганными взглядами. От гнева лицо Джорджа Хедара стало мертвенно-бледным, а на щеках выступили два красных пятна. Он уставился на Пейшенс, затем, едва контролируя свои поступки от ярости, выхватил у нее тот листок бумаги, на котором она рисовала. Это была карикатура на... него, и очень хорошая карикатура, он сразу себя узнал: с лица струился пот, а изо рта и ноздрей вырывались языки пламени и шел дым.

Не в состоянии вымолвить ни слова, действительно напоминая только что нарисованный портрет, он смотрел на Пейшенс Филлипс с таким выражением, словно мучительно пытался понять, как вообще кто-то посмел такое нарисовать, как посмела это сделать она, да еще здесь и сейчас. Наконец он скомкал бумажку и, сжав ее в кулаке, развернулся на каблуках и вылетел из-за ее перегородки.

Пейшенс посмотрела ему вслед, встряхнула головой и, как проснувшийся лунатик, внезапно поняла, где она и что наделала.

– Мистер Хедар! Постойте, пожалуйста! – крикнула Пейшенс, вскочив на ноги. – Я не знаю, что на меня нашло. Извините! Мне правда очень жаль.

Искренность ее тона заставила Хедара остановиться. Он обернулся и злобно посмотрел на Пейшенс:

– Вам жаль? И это все? Так позвольте, я вам объясню, мисс Филлипс: просто сожалений здесь недостаточно.

Ланс и Сэлли затаили дыхание. Пейшенс посмотрела на Джорджа Хедара и сощурила глаза. На ее лице вновь появилось выражение ледяного спокойствия и уверенности. Такой друзья ее еще никогда не видели.

– Ах, «просто сожалений здесь недостаточно», – сказала она. – Позвольте, попробую иначе. Мне жаль каждой минуты моей жизни, что я потратила на такого бездарного, грубого, неблагодарного эгоиста, как вы.

Она сделала паузу, чтобы сказанное дошло до Джорджа.

– А просветите, пожалуйста, чего было бы достаточно. Нет, мне правда очень хочется узнать! Что я, должна была встать на колени и ползать у ваших ног? Или рыдать и причитать? Или, может быть, вырвать у себя сердце из груди?

Пока Пейшенс говорила, у нее даже осип голос, но в нем не было ни одной умоляющей нотки, она ни о чем не просила, а, напротив, веселилась и даже заигрывала с растерявшимся собеседником. Она вертела в руке карандаш с таким видом, словно это было страшное оружие, а когда, сделав несколько шагов по направлению к Хедару, вышла из-за своей перегородки, всем показалось, что ее и без того стройная фигура стала еще и выше.

– Позвольте мне вам кое-что объяснить. Джордж, попридержите язык! Я не собираюсь выслушивать оскорбления от грубого, бездарного, неблагодарного, самовлюбленного придурка. Ах, я, кажется, забыла упомянуть, что вы еще и лгун, – добавила она, коварно улыбаясь и специально говоря как можно громче, чтобы все, кто был в комнате, могли ее услышать. – Простите, я просто хотела уточнить, сказала я это или нет, потому что это очень важно, потому что единственный вопрос, который здесь всех занимает, – это «что вы вытворяете»...

– Вот блин! – прошептал Ланс.

У Сэлли в буквальном смысле подкосились ноги. Первая реакция всех остальных находившихся в художественном отделе тоже не отличалась оригинальностью, их реплики и действия были лишь вариациями тех двух.

Джордж Хедар стоял совершенно неподвижно, словно его каким-то волшебством превратили в камень. Когда же он наконец снова смог заговорить, то голос его звучал так, будто еще немного – ив комнате раздастся нецензурная брань.

– Очистите ваш стол! – прорычал он и, гордо подняв голову, вышел из комнаты.

Пейшенс посмотрела ему вслед, затем вдруг с удивлением взглянула вокруг, словно не веря, что все эти слова были произнесены ею. Не зная, что предпринять, она крикнула, пытаясь остановить Джорджа:

– Постойте! Мистер Хедар! Мистер Хедар, я не хотела! Я просто пошутила... я...

Ее голос упал до шепота. Она недоуменно посмотрела на карандаш, который все еще держала в руке, и покачала головой, словно говоря себе самой: «Ведь я же правда просто пошутила? Ведь да? Или нет?»

Но Джордж не стал дожидаться того, чем кончится эта борьба между двумя Пейшенс. Он уже ушел. Как только он удалился, вся комната взволнованно, если не торжествующе зажужжала. Все обсуждали случившееся.

Только Пейшенс ничего не говорила. Она бессильно прислонилась к стене, пытаясь осмыслить ужас своего положения.

Она стояла все в той же позе, когда из-за перегородки появилась Сэлли.

– О великая героиня! – сказала Сэлли, встав в величественную позу и театрально жестикулируя. – Приветствую тебя! Я не знаю, кто ты и откуда ты явилась к нам, но... если ты встретишь Пейшенс Филлипс, передай, что Сэлли всю оставшуюся жизнь будет ею гордиться.