Маэль Ферпье - Я забыла все на свете [litres]

– Тем лучше. – Он убирает блокнот в один из многочисленных карманов своей куртки. – Честно говоря, я боялся наткнуться на ваше бездыханное тело. Один из догронов причитал, что вы тяжело ранены.

Пожимаю плечами. Лучший способ избежать вранья – помалкивать. Элифас забирает у меня рюкзак и указывает на вход в тоннель.

– Кавалеры пропускают дам. Не бойтесь, я не отстану.

Когда я опускаюсь на колени перед темной дырой, ворон взлетает с моего плеча.

– Неразговорчивая у вас ворона, – бурчит Элифас.

Мне сдавливает горло, я ничего не могу ответить. Ненавижу этот тоннель, ненавижу связанные с ним воспоминания. В нем я чуть не умерла, мне чуть не оторвал ногу саблезубый тигр. Я медленно глотаю сгустившуюся слюну и лезу в темное подземелье. Возвращение кажется мне в десять раз более долгим. Впрочем, когда тебя не преследует тигр и не надо толкать перед собой рюкзак, все куда проще.

Наконец вижу впереди свет. Маргуль отходит, давая мне выбраться. Стоит мне выпрямиться, как он заключает меня в жаркие объятия.

– Я знал, знал! – хрипит он. – Сафр твердил, что ты погибла, но я не хотел в это верить.

– Маргуль… – выдавливаю я. – Ты меня задушишь!

Он размыкает объятия. На его лице появляется страшноватая улыбка. Из дыры вылезает Элифас с моим рюкзаком. Я беру рюкзак. Ко мне подходит Сафр, он пристально на меня смотрит.

– Ты ранена, – констатирует он. – Ты пахнешь кровью.

– Я цела и невредима, – отмахиваюсь я. – Так, пустяк.

– Пустяк? А это? Это пустяк?

В руках у Сафра – башмак, сорванный дикой кошкой с моей ноги. Он безнадежно испорчен: кожа исполосована, изжевана, явно побывала в тигриной пасти. Так выглядит старая кошачья игрушка. Я гляжу на свои босые ноги и вспоминаю про второй ботинок, спрятанный в рюкзаке. Как им это объяснить? Ничего не поймут!

– Говорю тебе, я в порядке. На меня напал огромный тигр. Мне удалось спастись. Он меня поранил, но рана уже зажила. Она была пустяковой.

– Тебя ранил ядовитый тигр? – хмурится Маргуль.

– Он не представился, – пробую я пошутить.

– Клыкастый, когтистый, черные полосы на золотистой шкуре? – требует уточнения мой друг догрон.

Я киваю, отводя взгляд. Когда они уймутся? Я устала врать, тем более лучшему другу. Пора уносить отсюда ноги.

– И ты осталась в живых? Как?

Приходится отвечать. Они не оставят меня в покое, пока я им всего не выложу.

– Слушайте, Маргуль, Сафр. То место, где я побывала, – это и есть сокровище, которое искали все погибшие в лабиринте. Это цветущее место (я вдруг вспоминаю спящего в долине), где бьет волшебный ручей. Меня исцелила вода из ручья.

От этого вранья у меня во рту остается соленый привкус. Ненавижу себя за эти глупости! Но так гораздо проще, чем рассказывать про чародея и про чудесное исцеление. Мое объяснение затыкает рот Сафру и Маргулю, один Элифас не унимается.

– Волшебный ручей? – восклицает он. – Я не взял образца воды. Надо туда вернуться!

Он пытается преодолеть заслон – загородившего вход в тоннель Сафра. Если бы не напряженность ситуации, этот танец естествоиспытателя и не желающего его пропускать догрона показался бы потешным. Но у меня на уме одно: как можно быстрее и дальше убежать от ущелья с чудищами.

– Элифас! Вы нарисовали карту, чтобы потом вернуться. Не забудьте, что Эликс и Гразиэль еще живы. Они скоро проснутся. Поторопимся на баржу!

Мой возглас всем вправляет мозги. Мы уже готовы уходить, как вдруг мне на плечо садится белый ворон. Догроны застывают и таращат на него глаза, да так, что те едва не вылезают из орбит. Элифас уже ушел за своей кваггой и не знает, что у нас происходит.

Маргуль смотрит мне в глаза. Я мотаю головой, моля его не задавать вопросов. Только не сейчас! Я уже обсуждала с ним эту птицу, и он, помнится, советовал быть с ней поосторожнее. Белый ворон – сильное волшебство, предостерегал он. И вот его опасения материализовались в виде птицы, сидящей у меня на плече. Догрон смотрит на брата, по насупленному взгляду которого ясно, что он тоже не рад ворону. Но Сафр, опомнившись, пожимает плечами.

– Атии, – фыркает он, выдыхая носом облако дыма, воняющее серой. – Идем. После подумаем.

Для него это дело решенное. Его не устроил мой рассказ про волшебный источник, ему не понравилось появление птицы. Но сложность положения затмевает все остальное.

– Любопытная идея, – посмеивается Элифас, уже сидящий в седле. – Лично мне отлично думается на ходу.

С облегчением узнаю, что моя квагга осталась жива, Элифас и догроны без труда ее поймали: животному хватило ума вернуться. Маргуль помогает мне усесться на полузебру. Я обнимаю ее за шею и шепотом прошу простить меня за то, что не сумела ее защитить. Квагга кивает. То ли поняла меня, то ли это рефлекс. Ворон тем временем меняет насест: теперь он предпочитает не мое плечо, а рог квагги. Та не возражает.

Мы медленно выступаем. Элифас, поравнявшись со мной, рассказывает, как вместе с догронами отбился от кровососущих страусов. Сначала он хвастается своим умением обращаться с мечом, потом переходит к свирепости огров-драконов.

– Я под сильным впечатлением! Никогда не думал, что буду сражаться рука об руку с потомками драконов.

– Уверена, вы уже зарисовали их лица.

– Вообще-то, для рисования у меня еще не было времени. – В его тоне слышен обращенный ко мне упрек. – Если помните, первой задачей было спасти вас.

– Так и есть, – отзываюсь я и спохватываюсь, что еще не произносила волшебного слова. – Я очень вам благодарна.

Он театральным жестом воздевает руки к небу.

– Наконец-то! Хотя бы капелька признательности! А то мне показалось, что я вам помешал, когда вылез из тоннеля.

Я ломаю голову, как оправдать свою холодность. Он большой молодец, что избавил меня от неприятного разговора о чародее. Но этого я ему сказать не могу.

– Что вы! Просто я была уверена, что навсегда застряла в том оазисе. От вашего внезапного появления я онемела. Не злитесь.

Проходит час пути, и я начинаю понимать, что дела плохи. Мне нестерпимо жарко. Это непорядок, ведь на то и руны, чтобы дарить прохладу. Я разглядываю себя – а рун-то нет. Как не бывало… Невероятно!

Я наклоняюсь к рогам своей квагги и тихо обращаюсь к ворону:

– Эликс нанес мне на руки письмена. Их больше нет.

Птица делает вид, что оглохла. Она сидит с прикрытым глазом, как будто дремлет.

А ведь я даже не знаю ее имени!

Все бы сейчас отдала за ответ. Увы, в своем теперешнем обличье ворон вряд ли сможет произнести что-то связное. Одно дело – сны, и совсем другое – реальность, в которой мы сейчас находимся.

– Эй! – зову я птицу на всякий случай, щелкая над головой квагги пальцами.

– Карр? – вопросительно изрекает ворон.