Розария Мунда - Рожденный в огне [litres]

Мой голос дрожал, когда я добавила:

– И я почту за честь служить тебе как твоя Альтерна.

Прошлое осталось позади, впереди нас ждала война, и наш флот обрел боевое пламя.

И только это сейчас имело значение.

Когда Ли коснулся моей перевязанной руки, я не отдернула ее. На мгновение мы оба замерли, ощущая биение пульса в наших ладонях в тишине больничной палаты.

Ли заговорил первым. Его голос прозвучал едва слышно.

– Энни. Мне нужна твоя помощь. Я хочу, чтобы ты…

– Донесла на Тиндейла. Я уже это сделала.

Ли удивленно взглянул на меня.

Мое сердце едва не выпрыгивало из груди, но я постаралась взять себя в руки и говорить спокойно.

– После того, что я услышала… я не была уверена точно, что все поняла правильно, но я знала… – Мои пальцы сжались в его ладони. – Я знала, что не хочу, чтобы ты разговаривал с ним. С… ними.

Это был мой выбор. Тиндейл, а не Ли.

И теперь я знала, что поступила правильно. «Мне больше нечего им сказать».

Он потер лоб и медленно выдохнул, осознавая, какой опасности избежал. Словно понимал, что я могла бы с такой же легкостью донести и на него.

– Я сделала донесение от своего имени, – продолжала я, – сообщила о том, что он выступает против запрета поэмы, так что… это никак не навредит тебе. Заседание Комитета по Перевоспитанию должно состояться через неделю.

На лице Ли вспыхнуло облегчение.

– Спасибо, – хрипло произнес он. – Я просто не мог…

– Я знаю.

А затем он глухо произнес:

– Скоро все будет очень плохо, Энни.

Я пыталась понять, говорит ли он о Каллиполисе или о себе. И, глядя на него, поняла, что он имеет в виду и то и другое. Теперь между Каллиполисом и Новым Питосом полыхало пламя драконов. Ли придется пожинать плоды своего решения.

Но я не могла придумать другого утешения, как просто одобрить этот выбор.

– Тогда нам крупно повезло, что наш флот обрел боевое пламя.

Энни выписали из лазарета за несколько дней до Дворцового дня. После того как меня назначили командующим флотом, она стала командиром аврелианской эскадрильи, и я лично прикрепил почетный значок на ее форму. А на моей форме уже сверкал орден командующего флотом. Знак Первого Наездника – горн, окруженный переплетенными между собой золотыми и серебряными кругами, а знаком отличия командира эскадрильи был аврелианский дракон с распростертыми крыльями. Она приняла его с вежливой улыбкой, которая не могла скрыть ее разочарования и избавить меня от чувства вины.

После турнира еще три дракона обрели боевое пламя. И хотя этого было недостаточно, чтобы начать военные действия, особенно против надежно защищенного Нового Питоса, но настроение народа Каллиполиса тут же изменилось. Город чувствовал себя под защитой. И эта перемена в настроениях, особенно в преддверии празднования Дворцового дня, пришлась на руку Министерству Пропаганды, которое решило использовать ее как вдохновляющую силу перед лицом неминуемой войны. Кроме того, Министерство Обороны всеми силами стремилось засекретить предстоящий военный парад.

Тиндейл сгинул в тюремных казематах после того, как Комитет по Перевоспитанию поделился с Министерством Информации сведениями о его антинародных настроениях. Несмотря на появление боевого пламени у драконов нашего флота, «Аврелианский цикл» все же подвергся уничтожению. Библиотека отца Лотуса была разорена.

Библиотека стражников, как и библиотека Атрея, избежала этой печальной участи, но нам приходилось участвовать в сожжении других экземпляров поэмы. Глядя, как пламя пожирает страницы, разгораясь на ветру, я вспоминал бессмертные строки поэмы, горькие, как дым:

«Перед тобой стою я, глядя, как угасают последние всполохи моей сгоревшей души.

Я, избежавший опасности и боли твоего разрушительного гнева.

И если суждено нам умереть, дай мне шанс умереть от собственных рук».

За три дня до праздника Дворцового дня я проснулся от того, что Кор изо всех сил тряс меня. Во время кошмаров я обычно, запутавшись в одеяле, пытался выбраться из постели. Кор заставил меня лечь.

– Все в порядке. Ты просто…

Просто разбудил других. Это происходило не так уж часто, но перед Дворцовым днем нервы у всех были натянуты до предела. В общежитии царила непривычная тишина, никто не храпел и не посапывал во сне. Кошмар, от которого я проснулся, был еще ярким, и в ушах застыл мой собственный пронзительный крик. Одеяла пропитались потом, мое лицо сделалось влажным.

– Спасибо. Прости. Я что…

Говорить было трудно, но от шепота Кора я постепенно начал приходить в себя. В темноте невозможно было разглядеть выражение его лица.

– Ты… ты постоянно повторял «нет».

Я вдруг ощутил его руку на своем плече.

– Спасибо, – сказал я, стряхнув ее.

На следующий день, проводя занятие с членами Четвертого Ордена, Атрей раздал нам одинаковые потрепанные буклеты с красными печатями, которые обычно украшали запрещенные материалы. Я прочитал название, и меня прошиб холодный пот.

«Правда о Дворцовом дне и Кровавом месяце», автор Р.Т.

– Дворцовый день – это отличная возможность проявить истинный патриотизм, – заявил Атрей. – Время, когда люди могут вернуться к истокам и, стерев прошлое, все начать заново. Но это также и время для вас четверых, чтобы поразмыслить над тяготами, которые лягут на ваши плечи, когда вы встанете у руля власти. В то время, как мы поощряем город с радостью вспоминать историю Дворцового дня, я хотел бы, чтобы вы внимательно поразмыслили над очевидными фактами. Эти буклеты были опубликованы вскоре после Революции и были запрещены в целях политической стабильности. В них содержится более чем адекватный анализ того, что произошло. Пожалуйста, ознакомьтесь с содержанием, прежде чем мы продолжим обсуждение.

Буклетов не хватило на всех, и нам с Кором достался один экземпляр на двоих. Когда я не сдвинулся с места, Кор взял книгу и принялся листать ее. Я твердо решил не смотреть на Энни, Пауэра и на книгу, поэтому уставился на Кора, наблюдая, как он напряженно нахмурил брови, просматривая содержание. Его дыхание сделалось прерывистым. Он продолжал читать, прижав руку к губам.

За долгие годы я привык вести себя спокойно на занятиях, где шла речь о Революции и Кровавом месяце. Я научился напускать на себя бесстрастный вид и считать секунды до окончания урока. Этот час вполне можно было пережить.

Но лишь некоторые преподаватели говорили напрямую о Дворцовом дне, и, когда это происходило, они не представляли столь откровенной информации.

Когда Кор оторвался от буклета, его лицо позеленело. Он подтолкнул книгу ко мне, думая, что я тоже хочу почитать. Я закрыл ее и подвинул обратно к нему.