Розария Мунда - Рожденный в огне [litres]

Я из последних сил заставил себя думать. «Аэла. Взгляни на Аэлу».

Зрачки Аэлы по-прежнему были расширены, она хрипела от боли и ужаса. Так ведут себя драконы, чувствуя страдания своего наездника. А значит, наездник еще способен испытывать страдания.

Значит, Энни жива. Без сознания, но жива.

Меня охватило облегчение.

– Энни, очнись! Тебе надо открыть клапаны с охлаждающей жидкостью!

Но она не откликалась.

«Хорошо, тогда нам поскорее надо спуститься вниз», – подумал я и уже собрался направить Пэллора вниз.

Однако Аэла не последовала за нами, и, обернувшись, я увидел, что ее тоже сотрясают конвульсии. С ней происходило то же, что и с Пэллором.

Конечно. Если у одного из драконов во флоте загорается боевое пламя, это тут же передается по цепочке. И Аэла следующая.

Я по-прежнему ощущал Пэллора, как самого себя, и потому сразу почувствовал, как он воспринял перемены, происходившие с Аэлой. Словно взглянул на нее по-новому.

А затем, возможно, под влиянием Пэллора, я вдруг понял, что конвульсии и рвотные позывы Аэлы не только пугают и ее, и Пэллора, но и причиняют ей страдания. И тут я вспомнил, что в момент возгорания пламени самки драконов могут испытывать сильную боль.

Аэла мучилась от боли.

А Энни привязана к ней, словно тряпичная кукла, и не в силах пошевелиться и открыть клапаны с охлаждающей жидкостью, а до земли еще очень далеко. И пока Аэла силилась изрыгнуть пламя, мы теряли драгоценные мгновения, которые могли стоить Энни жизни.

Внезапно мне в голову пришла безумная идея.

Выхватив пристегнутый к ботинку кинжал, я перерезал ремни, удерживавшие мои ноги в стременах. Это была моя единственная страховка, и стоило мне сделать хоть одно неверное движение и не удержаться на Пэллоре, падение с огромной высоты закончилось бы для меня плачевно. Я глубоко вздохнул, чувствуя накатившее головокружение. Огромная высота, крошечные город, арена и Дворец внизу, о которых я задумывался лишь мимоходом, теперь обернулись реальной угрозой.

Пэллор как можно ближе подлетел к Аэле, стараясь, чтобы их крылья не соприкасались, и завис над ней. Аэла, сотрясавшаяся в конвульсиях, похоже, ничего не заметила, а Энни была не в том состоянии, чтобы что-то замечать.

Я перекинул левую ногу через правый бок Пэллора и застыл, готовясь соскользнуть с него.

В голове мелькнула мысль: «Это же безумие, Аэла сбросит меня, сбросит меня на высоте пяти километров от земли…»

Но совершенно неожиданно для себя я ощутил странную уверенность. Это чувство было новым и в то же время древним, как мир. Это было нечто, что я всегда знал, но вспомнил только сейчас: отголосок ощущения собственного могущества, заполнившего меня изнутри вместе с залпом боевого огня Пэллора. В памяти вновь всплыла строка из «Аврелианского цикла», переполняя меня ощущением восторга и силы.

«И содрогнулся мир, увидев, как рождаются они из пламени».

Я собрался с духом.

– Если она сбросит меня, – сказал я Пэллору, – поймай меня.

Впервые в жизни я заговорил с ним на драконьем языке.

А затем соскользнул со спины одного дракона на спину другого.

Аэла взвизгнула, ощутив тяжесть моего тела, и резко дернулась вперед, но я крепко обхватил ее ногами, устроившись за спиной у Энни, и вцепился в луку седла. Я обнял Энни одной рукой, вспомнив, что последний раз делал это, когда она была еще ребенком. Та малышка превратилась в женщину, но сейчас ее тело казалось таким крохотным и хрупким, а доспехи дымились, источая жар. Прижимая к себе Энни, я наклонился и провел рукой по шее Аэлы, пытаясь успокоить ее. Я чувствовал, что нехорошо вот так прикасаться к чужому дракону, и знал, что Аэла разделяла мои чувства.

– Тише, тише, я хочу помочь ей, ты же знаешь нас, Аэла…

Пэллор кружил под нами, и я ощущал его страх за нас, переплетавшийся с восторгом, переполнявшим его после возгорания пламени, и ощущением странной близости, возникшей между ним и Аэлой. И Аэла, похоже, тоже ощущала эту близость, и его присутствие успокаивало ее.

Аэла жалобно заскулила, но, к моему удивлению, перестала взбрыкивать.

Дрожащей рукой я принялся открывать клапаны на огнеупорном костюме Энни. Она по-прежнему не шевелилась, обмякнув в моих объятиях, но я почувствовал, как жар, исходивший от нее, начинает спадать, когда охлаждающая жидкость хлынула на ее кожу. Другой рукой я поглаживал шею Аэлы, вздрагивавшую от боли.

– Все скоро закончится, Аэла, потерпи…

Я подумал о Пэллоре, о его настойчивом стремлении соединиться со мной в этот момент, чтобы обрести освобождение.

Ей была необходима Энни, но Энни ничем не могла ей сейчас помочь.

– Энни, ты должна очнуться…

Но это означало испытать страшную боль. Я открывал клапаны у нее на бедрах, на икрах, на лодыжках. До меня донесся запах обгоревшей кожи и волос. Я с ужасом увидел, что ее коса исчезла, превратившись в пучок обуглившихся прядей, торчавших из-под ее шлема.

И все это сделал я. С Энни, с моей Энни…

И, совершая это, я наслаждался переполнявшей меня эйфорией…

– Прости меня. Мне так жаль…

Я задыхался от слез, мир вокруг расплывался.

И Энни вдруг слабо шевельнулась в моих объятиях и застонала. Аэла почувствовала, что ее наездница пришла в себя, и закричала. В ее крике было нечто настолько личное, что у меня волосы встали дыбом на затылке: я сейчас был здесь совершенно лишним.

– Аэла, – с любовью произнесла Энни, превозмогая боль.

И этого оказалось достаточно. Аэла вздрогнула в последний раз, а в небо вырвался залп пламени.

Когда мы спустились ниже, до меня донесся оглушительный рев с трибун арены. Я даже не понял сразу, что происходит. А затем вспомнил: Каллиполис обрел боевое пламя.

И Первого Наездника.

Необходимо заново провести турнир, сказал я себе. Я отчаянно ухватился за эту мысль, понимая, что моя победа казалась мне не совсем честной. Они должны дать нам возможность переиграть.

Я по-прежнему сидел верхом на Аэле, и хотя даже не попытался взять поводья, Пэллор принял решение за меня и полетел перед нами, а она безропотно последовала за ним. Энни вновь потеряла сознание и обмякла в моих руках.

Шквал аплодисментов не стихал, когда мы опустились в Орлиное Гнезло. И только теперь все поняли, что произошло что-то страшное. Я выпрыгнул из седла чужого дракона, срезал ремни с ног Энни и снял ее со спины Аэлы. К нам спешили врачи, я взял Энни на руки и, подойдя к ним, осторожно положил ее на носилки. Мы сняли с нее шлем, и я увидел, что ее глаза закрыты, а остатки волос покрывала охлаждающая жидкость.

– Ли, все в порядке, с ней все будет в порядке…

По поведению окружающих я понял, что потерял остатки самообладания.

– Ли, – тихо сказал мне Горан, – ты должен идти в дворцовую ложу, они ждут…