Олеся Строева - ДАзайнеры [litres]

Да, как многие жители нашей просвещенной родины, они, получив первое образование, мечтали совсем о другой жизни и другой судьбе, да и по сути о других самих себе. Ведь это все лишь так считается, что после школы молодой человек выбирает для себя путь и идет по нему все вперед и вперед, карабкается на вершину, преодолевая трудности, и вот, наконец, покоряет ее, после чего пожинает плоды удовлетворенной старости. И вполне вероятно, что такие люди где-то есть, и их даже показывают по телевизору. Но Лёва почему-то понял, кто он такой, только в тридцать лет. И понял он, что на самом деле он не кто иной, как индустриальный фотограф. Эта гениальная мысль посетила его, когда он сидел на старом дебаркадере в грузовом порту и наблюдал за отражением облаков в луже на темно-ржавом полу. Он залюбовался рисунком источенного временем и водой железа, его кружевным орнаментом и шершавой фактурой. Вдобавок в луже лежал кусок якорной цепи, тоже покрытый рыже-бурым налетом, и придавал картине художественную законченность. Эту красоту надо было как-то зафиксировать. Лёва бросился со всех ног домой в свою панельную шестнадцатиэтажку, впопыхах пролезая в дырку в высоком заборе, ограждавшем территорию порта. Дома он выпотрошил содержимое кладовки и нашел старый пленочный фотоаппарат ФЭД, доставшийся ему от отца, который давно уже жил отдельно от них с матерью где-то в Москве.

С того самого первого снимка у Лёвы началась другая жизнь. У него появились новые знакомые, всевозможные художники, дизайнеры и фотографы, в общем, люди по большей части антиутилитарные. У него даже появилась своя собственная девушка, тоже независимая творческая личность с торчащими в разные стороны волосами, официально признававшая его своим парнем. Вообще с девушками у него складывались странные отношения: сам по себе Лёва был очень влюбчивым, однако девушки не торопились вступать с ним в близкую связь, поскольку относились к нему как к милому ребенку. И даже если у него завязывалась с кем-то нежная дружба, то длилась она до тех пор, пока на горизонте не появлялся более мужественный соперник. Но это обстоятельство не слишком-то омрачало Лёвушкину жизнь, ведь ему не стоило никакого труда влюбляться снова и снова. Хотя кто знает, что происходило в его взрослом сердце и как на самом деле складывалась его жизнь, ведь со стороны ничего непонятно, одна только видимость, искаженная субъективными представлениями.

Лёва часто приглашал своих новоиспеченных друзей в старый порт, и они подолгу бродили там, среди старых железобетонных конструкций, наслаждаясь эстетикой заброшенности. Было так по-детски весело, держась за руки, ходить по старым рельсам и рассматривать отслужившие свой век механизмы. В большом пустынном ангаре с огромными дырами вместо окон они мечтали организовать выставку своих работ. Это должно было быть грандиозное шоу с огнем, масками и безумными костюмами. Все эти планы бурно обсуждались, и был в этом какой-то особый кайф будущности, которая когда-то обязательно настанет – несбыточные детские мечты о триумфе, осмысленности и легкости бытия. И реальность, глупая однообразная действительность, казалось, существовала где-то отдельно от них, в другом измерении, у каких-то других людей, может быть, даже у их собственных родителей, родственников, мужей и жен, живших тут же, под боком, но таких бесконечно далеких от этого прекрасного мира невоплощенных идей, захватывающей свободы и бесконечного счастья забытья, иллюзии бессмертия, вечной молодости и необоснованной самоуверенности.

Таким узнал Лёву Кочубей: они познакомились еще в городе N на какой-то выставке, и сразу же подружились.

Но вскоре жизнь Лёвы опять круто изменилась. Началось всё с празднования дня рождения – в тот год он решил отметить его на любимом дебаркадере. Однако, когда они с товарищами по празднику подошли к дыре в заборе, ограждавшем старый порт, то с недоумением обнаружили, что она была заделана раствором, а на главных воротах появился новый увесистый замок. Сверху по забору тянулась колючая проволока, поэтому перелезть через него не представлялось никакой возможности. Это был страшный удар – вдруг, ни с того, ни с сего, руки каких-то гастарбайтеров разрушили целый сказочный потусторонний мир, точнее, он был не совсем разрушен, но оказался теперь недоступным. С того момента все пошло не так, как раньше, город стал казаться ему чужим, да еще и друзья подались в Питер. Тогда Лёва решил уехать в Москву.

Кочубей встретился со своим старым другом по прошествии пары-тройки лет, когда Лёва уже обжился в столице. Приютился он у отца в ближнем Подмосковье, нигде не работал, но учился в легендарном полиграфическом институте на художника и, по его собственному выражению, «жил бесплатно». Он, как водится, был снова влюблен и по всей видимости счастлив, наконец найдя себе место. С Кочубеем они встречались не часто, так, раз в полгода пересекались на культурных мероприятиях.

Разговор, 2000. Бумага, тушь

Однажды Лёва позвонил Кочубею и пригласил на выставку актуального искусства, организованную его друзьями в одном полузаброшенном доме. Дом этот, к слову сказать, считался шедевром эпохи советского конструктивизма. Кочубей с радостью согласился и отправился в назначенное время на станцию Ленинский проспект, где его ждал Лев с подругой. Они недолго шли от метро и вскоре через железные ворота проникли в серое здание, внешне ничем не примечательное, похожее на общагу. Внутри здание было уникально тем, что в самом его центре находился своего рода атриум от пола до крыши, образованный пандусами, соединявшими все пять или шесть этажей. Таким образом, можно было стоять на любом этаже или между этажами на наклонной плоскости и смотреть вниз, где была организована сцена. Столб света вместе с огромными мыльными пузырями поднимался от пола до самого верха здания, и все действия художников должны были производиться с расчетом на эту вертикаль. На каждом этаже – на небольшой платформе – стояли стенды с фотографиями, картинами и инсталляциями, в углах сидели перформеры и ждали начала своих представлений. Но начало по непонятной причине откладывалось уже на час. Посетители бродили по конструктивистскому интерьеру вверх и вниз, курили, общались, пили пиво. Подруга Лёвы отошла куда-то пощелкать своим профессиональным «Никоном».

Кочубей с упоением рассказывал другу о своей теории Ремифологизации, а тот, немного захмелев, сообщил по секрету, что наконец встретил ту единственную и неповторимую женщину, на которой собирался жениться. Лёва блаженно прослезился, как вдруг заметил, что его подруга мило беседует с каким-то веселым здоровяком, при этом верзила вальяжно и бесцеремонно обнимает ее за талию. Лёва забеспокоился и нервно стал пробираться сквозь посетителей к парочке, Кочубей не поспевал за ним, к тому же ему перегородили дорогу какой-то художественной трубой. Он издалека увидел, как Лёва попытался восстановить свои права на девушку, но был отброшен подвыпившим наглым ухажером в сторону. Будучи меньше верзилы примерно на треть, Лёва все же возобновил попытку и, схватив за руку свою подругу, потащил ее подальше от наглеца. А ее, похоже, все это забавляло. Они скрылись из виду, а Кочубей не знал, как помочь другу – пойти набить обидчику морду? Пока он размышлял, Лёва появился откуда-то сзади и прошептал ему: