Рик Риордан - Тайный оракул [litres]

Я посмотрел на кольца на ее пальцах.

– Значит, вчера… эти мечи. И не надо так делать.

Она сдвинула брови к переносице.

– Делать как?

– Так, что ты закрываешься и отказываешься разговаривать. У тебя даже лицо каменеет.

Мэг сердито надула губы.

– Ничего у меня не каменеет. У меня есть мечи. Я ими дерусь. Так что?

– А то, что тебе стоило вспомнить об этом раньше, когда мы схватились с чумными духами.

– Ты же сам сказал, что тех духов нельзя убить.

– Не уводи разговор в сторону. – Я раскусил ее, потому что сам освоил эту тактику много столетий назад. – Твой бойцовский стиль, с двумя изогнутыми клинками, – это стиль димахера, гладиатора времен поздней Римской империи. Но даже тогда он применялся редко, потому что освоить его было крайне трудно, и он считался одним из самых опасных.

Мэг пожала плечами. Жест красноречивый и эффектный, но мало что объясняющий.

– Твои мечи из имперского золота. Это указывает на римскую подготовку, а значит, тебе лучше подошел бы лагерь Юпитера. С другой стороны, твоя мать – Деметра, богиня греческая, а не римская Церера.

– Откуда ты знаешь?

– Не считая того, что я бог? В Лагерь полукровок тебя определила Деметра. Это не случайность. К тому же ее более древняя, греческая форма намного сильнее. И ты тоже сильная.

Она тут же закрылась и насторожилась так, что я бы не удивился, если бы с неба низринулся Персик и принялся рвать мои волосы.

– Я с мамой никогда не встречалась. И кто она такая, не знала.

– Тогда откуда у тебя мечи? От отца?

Мэг уже поломала вафлю на мелкие кусочки.

– Нет. Меня воспитывал отчим. Он и дал мне эти кольца.

– Отчим. Отчим дал тебе кольца, которые превращаются в имперские золотые мечи. Что же это за человек…

– Хороший человек, – бросила она.

В ее голосе прозвучала сталь, и я не стал развивать тему. В ее прошлом крылась какая-то большая трагедия. Но я опасался, что если буду слишком настойчив со своими расспросами, то могу обнаружить золотые клинки у своего горла.

– Извини.

– Мм-хм. – Мэг подбросила в воздух кусочек вафли.

Вынырнувшая ниоткуда одна из лагерных уборщиц-гарпий спикировала, словно двухсотфунтовый цыпленок-камикадзе, подхватила кусочек и унеслась прочь.

– Давай для начала переживем день. У нас состязание после ланча.

По спине пробежал холодок. Чего мне никак не хотелось, так это оказаться в Лабиринте вместе с Мэг Маккаффри, но я все же удержал крик в себе.

– Насчет состязаний не беспокойся. У меня есть план, как победить.

Она вскинула бровь.

– Да?

– Ну, точнее, план будет готов после полудня. Мне нужно немножко времени…

За спиной у нас протрубила раковина.

– Лагерь, на утреннюю заправку! – проревел Шерман Ян. – Веселей, неженки! Вы у меня наплачетесь к ланчу!

Мне бы справку от врача с освобождением от физических нагрузок.

Честно говоря, никогда не пойму вас, смертных. Вы стараетесь поддерживать хорошую физическую форму – отжимания, приседания, пятимилевые пробежки, бег с препятствиями и прочее, и прочее. Пыхтите, потеете и все понапрасну. Вы все равно слабеете, ограниченно используемое тело изнашивается и выходит из строя, у вас появляются морщины, складки, одышка.

Ужасно! Если я хочу изменить форму, возраст, пол, вид, мне достаточно просто пожелать этого – раз! – и я уже молодой, крупный трехпалый ленивец женского рода. Никакими отжиманиями вы этого не достигнете. И где тогда логика всех этих постоянных усилий? Физические упражнения – всего лишь тягостное напоминание о том, что человек – не бог.

К концу утреннего тренинга под руководством Шермана Яна я задыхался и обливался потом. Мышцы дрожали, словно столбики желатинового десерта.

Я вовсе не ощущал себя особенной снежинкой (хотя моя мать, Лето, постоянно уверяла, что я именно такой, особенный), и меня так и подмывало обвинить Шермана в том, что он не обращается со мной соответствующим образом.

Поворчав да пожаловавшись на все это Уиллу, я спросил, куда подевалась прежняя староста Ареса. Клариссу Ла Ру я мог, по крайней мере, очаровать ослепительной улыбкой. Увы. Уилл сообщил, что она теперь учится в Университете Аризоны. Ну почему, почему в жизни замечательно хороших людей обязательно случается колледж?

После пыток и мучений я кое-как доковылял до домика и еще раз принял душ.

Душ – хорошая штука. Может, не такая хорошая, как бекон, но хорошая.

Моя вторая утренняя сессия тоже оказалась болезненной, но уже по другой причине. Вместе с сатиром по имени Вудроу меня определили на уроки музыки в амфитеатре.

Класс у сатира был маленький, и на мое появление он отреагировал немного нервно. Может быть, Вудроу слышал легенду о том, как я содрал кожу с сатира Марсия, вызвавшего меня на музыкальное состязание. (Как я уже говорил, версия со сдиранием кожи совершенно не соответствует истине, но слухи обладают поразительной способностью держаться на плаву, тем более что я сам отчасти несу ответственность за их распространение.)

Вооружившись свирелью, Вудроу показал минорные гаммы. С этим у Остина проблем не возникло, хотя он, бросив вызов себе самому, и взялся играть на скрипке, инструменте для него чужом. Валентина Диас, дочь Афродиты, попыталась изобразить что-то на кларнете, но извлеченные звуки напоминали жалобное тявканье бассета в грозу. Дэмиен Уайт, сын Немезиды, оказался достойным своей матери, сделав объектом мести акустическую гитару. Играл он с таким остервенением, что порвал струну D.

– Ты ее сломал! – заметила Кьяра Бенвенути, прелестная итальянка, дочь богини судьбы Тихе, привлекшая мое внимание еще накануне. – А она мне нужна!

– Не шуми, – пробормотал Дэмиен. – В реальном мире случается всякое. И струны иногда рвутся.

Кьяра выпустила очередь на итальянском, переводить которую я не решился.

– Можно? – Я потянулся к гитаре.

Дэмиен нехотя передал мне инструмент. Я наклонился к лежавшему у ног Вудроу футляру, и сатир испуганно подскочил.

– Расслабься, Вудроу, – рассмеялся Остин. – Ему нужна лишь другая струна.

Признаюсь, реакция Вудроу погрела душу. Если меня боится сатир, то, может быть, надежда на восстановление былой славы не так уж безосновательна. Сначала сатиры, потом домашние животные, потом полубоги, монстры и боги мелкого калибра.

Замена струны заняла считаные секунды. Приятно заниматься делом знакомым и простым. Я настроил тон, но остановился, услышав всхлипы Валентины.

– Прекрасно! Какая красота! – Она смахнула слезинку со щеки. – Что это была за песня?

Я недоуменно моргнул.

– Это называется настройка.