Альвдис Рутиэн - Между [litres]

– Бранвен, подай мне покрывало и плащ. Я хочу прогуляться.

Взглянув в сад, Марх увидел жену.

Опущенная голова. Стиснутые руки. Поникшие плечи. Словно она пытается заслониться от всего мира, спрятаться, скрыть то, что случилось.

Опять?!

Так было из-за Друста и вот – снова?!

Сархад солгал?!

Он был так убедителен, открыт, искренен… точнее, казался. Заставил Марха думать не как человек, и вот… Что он сделал с Эссилт, бедняжкой?!

И как он, Марх, оказался настолько глуп, что доверился тому, кого еще тысячу лет назад прозвали Коварным?!

– Бранвен!

– Что случилось, государь?

– Что случилось?! Это я тебя спрашиваю! ЧТО случилось?! Ты была там? Ты видела? Что он сделал?

– Кто?

– Сархад!

– Ничего…

– Как – ничего? Что он сделал с Эссилт?

– Попрощался… А что такое?

– Ты видела их прощание? Видела?

– Ну да. Я его привела, королева спросила, чем кончилась ваша партия, он ответил, что ничьей и что он рад этому. Потом он поцеловал ей руки, она почему-то испугалась, а он сказал, что ему легче улететь, раз она боится. И он улетел, а она пошла гулять в саду.

– И это всё?

– Да. Мой король, больше ничего не было.

За что мне это? За что?

Когда твой почти-сын берет силой твою жену, – это не самое страшное. Друста можно было отправить на войну, изгнать – и всё. Она не любила Друста; зелье – не в счет.

Чары зелья оказалось не так уж трудно превозмочь.

Но теперь – всё начинается с начала.

Хуже.

Она любит Сархада. Любит еще с Аннуина.

И он говорит об этом так спокойно, как о снеге зимой и солнце в небе. Он даже улетает, слишком хорошо зная, что своего не упустит.

Проклинать его, ненавидеть? – за что? За то, что вернул мне Эссилт, хотя любил ее уже тогда? За то, что не посягал на ее честь, хотя наверняка у него была не одна возможность?

Клясть Эссилт за эту любовь? За любовь, которую она таит от самой себя? За любовь, которой она сопротивляется всеми силами своей души?

Никто не виноват, никто не совершил недостойного поступка – а черное удушье сильнее прежнего сжимает мне горло.

За что мне это?!

За то, что король людей позволил превратить себя в человека?

Марх спустился в сад. Большая Сосна. Раньше сюда Друст вызывал королеву. Здесь Марх застал их.

Раньше… почти как раньше.

Эссилт, заметив его, ойкнула – и подбежала к мужу. Спрятала лицо у него на груди, словно умоляя закрыть ее, защитить, оградить…

Почти как раньше.

Марх прижал ее к себе и тихо спросил:

– Ты любишь его?

Раньше он никогда не задал бы такого вопроса.

Эссилт подняла голову и тихо ответила:

– Мой муж… мой старый, глупый муж… сколько раз я должна повторять, сколько раз я должна доказывать, что я люблю – тебя-а-а…

Потом была ночь. И было всё – и страсть, и нежность, и безумие, и счастье – тихое, спокойное счастье. Эссилт уснула, крепко прижимаясь к Марху, и…

…и ей снился Зал Огня, и Мастер у наковальни, и отражение в черном зеркале.

Переправа через Узкое Море была делом недолгим.

И вот – они больше не в Прайдене. Они на материке.

Всё как дома. За исключением того пустяка, что это совершенно другой мир. Мир Рима и саксов, мир бриттов, ушедших с Мериадоком и создавших здесь свою Британию – Бретань.

Мир, в котором можно начать жизнь сначала.

Первым делом Друст приказал подать ему кольчугу и велел всем надеть доспех.

– Но почему, господин? – спросил его юный Гаранвин. – Разве на нас собираются напасть? Или мы..?

Друст взял его за подбородок, вздернул голову мальчишки вверх:

– Намотай себе на усы, парень… а усы, хоть какие, но есть у тебя: когда воину понадобится кольчуга, у него не будет времени ее надеть.

Друст смутно представлял себе, куда им ехать. Он знал только одно: на западе живут бритты. То есть потомки бриттов, женившиеся на здешних девушках. Ходили какие-то безумные легенды – о пошедшем на дно корабле с невестами для этих бриттов, о том, что они отрезали здешним женщинам языки, дабы их дети не переняли чужой речи… барды смаковали это на все лады, а Друст, памятуя о своей юности, отмел всё это как самые, гм, бардовские сведения.

Итак, на запад. К былым сородичам. С прочим разберемся по дороге.

Дорога оказалась более чем легкой. Привычные холмы, разве только одиноких менгиров больше… а уж не одиноких – и подавно больше.

На дальнем холме пара менгиров стояла, как врата. И из них вышел… Друст был готов поспорить, что вышел именно из них, а не поднялся по тому склону… – вышел исполинского роста бритт. Смуглый и темноволосый, как все чистокровные уроженцы Прайдена, он отличался от народа Альбы только ростом и полным отсутствием синих узоров на теле. На плече он держал огромную секиру.

Друст толкнул пятками коня, поспешив навстречу незнакомцу. Что-то неуловимо располагающее было в нем.

– Ты бритт? – прорычал исполин, спускаясь с холма и не дожидаясь, когда Друст приблизится.

– Да.

– Эт’хорошо, – выдохнул тот.

– Я Друст, сын Ирба. Племянник Марха, короля…

– Марха? Эт’хорошо! Он всё еще жив?

– Ну да.

– Эт’хорошо-о-о-о, – удовлетворенно изрек исполин. И осведомился: – А что сейчас… в Прайдене… вообще?

Как отвечать на такой вопрос, Друст не знал. Но отвечать было надо.

– Артур правит.

– Кто такой? – требовательно спросил незнакомец.

Друст растерялся и ответил очевидным:

– Верховный Король.

– Марх за него?

– Конечно.

– Эт’хорошо…

– Ты давно не был в Прайдене? – осторожно спросил Друст.

– Ты знаешь Максима… Максена? – отвечал исполин.

– Нет. Он погиб еще до моего рождения.

– Погиб?! Эт’хорошо! – гигант просто просиял.

«Сколько ж тебе лет… веков? – изумился Друст. – И где ты провел их?!»

– Могу я узнать твое имя? – рискнул спросить он.

– Конан. Конан Мериадок. Приспешники Рима называют меня Конан-Варвар.

– Ты – первый король Бретани?!

– Какой я король! – он вздохнул, будто зарычал. – Никогда не знаю, в каком времени и месте меня вынесет. Всё твоему дяде спасибо.

Друст не ответил.

– Что здесь сейчас происходит? – спросил Конан.

– Не знаю. Сам меньше дня тут. Слышал, что франки наседают с востока. Еще слышал, у них отличные мечи.

– Франки? – Друст ожидал услышать «Эт’хорошо», но исполин прорычал другое: – Интересно…

Разговаривая так, они направились на восток. Ради беседы с Конаном Друст был непрочь дать крюк, а Мериадоку было, кажется, всё равно, в какую сторону идти. Он просто двигался вперед.