Альвдис Рутиэн - Между [litres]

– Я… постараюсь.

Она попыталась представить себе Тинтагел и Марха, сосредоточилась, как учил ее Сархад, – и к их с Друстом радости очертания утесов стали меняться.

Рано обрадовались. Дороги не было и нет. Просто у скал теперь появились лица.

Мужские лица, похожие друг на друга. От небольших – на валун, до огромных – во всю скалу. И чем-то они мне знакомы…

Да это же я!

Со всех сторон глядят мои собственные лица. И нам не пройти через них. Через меня.

Что ты хочешь сказать мне, ан-дубно ? Что это я держу в темнице нас обоих? Что это я лишил нас пути в Корнуолл? Что это я – преграда меж Мархом и Эссилт?

Что ж, преисподняя, ты в чем-то права. Итак, пока я дорожу собой, нам нет спасения? – это ты хочешь мне сказать?

Эссилт, садись мне на спину. Я знаю, как выбраться отсюда.

Белый конь разбежался – и ударил копытами ближайший каменный лик. Скала осыпалась, будто была грудой песка, – и застыла под копытами Друста прочной ступенью.

Что делать дальше – было яснее ясного. Друст бил по собственным лицам, и Эссилт могла только догадываться, чем это было для него и что он уничтожал в себе самом.

Из скал получалась лестница. Ступень за ступенью Друст возводил ее.

Верхняя ступень. Горный тупик остался внизу. Впереди – опять серый сумрак ан-дубно .

– Проведешь? – спрашивает Друст, меняя облик.

– Конечно. Теперь это так просто.

Вернуться в Корнуолл – для этого нужно меньше, чем шаг. Один вздох. Одно биение сердца. Одно желание.

Быть рядом с тем, кого люблю.

Нет, не так.

Еще дороже другое: чтобы я перестала быть той черной птицей, что разделила названных сына и отца.

Я хочу, чтобы пропасть, которая возникла между ними из-за меня, – исчезла.

Я хочу, чтобы Корнуолл снова стал домом для нас троих.

Сквозь туман проступают изъеденные непогодой утесы.

Такие знакомые!

Мы дома.

Мы преодолели море, даром что я боялся…

…нет!

Мы же почти в Корнуолле, так откуда налетела буря?!

Мне не выплыть в этих волнах! Они выше скал!

Я захлебнусь, мы утонем оба!

Как отец…

Рианнон! Ты тогда спасла меня, так спаси теперь ее! Спаси, умоляю! Эссилт не в чем не виновата!

Спаси ее, б… богиня!

Но призывы были тщетны. Туман обернулся волнами, поднимающимися до неба – если только было здесь подобие неба. Призрак корнуэльского берега смыло.

И белый конь бился в этих валах, беспомощнее новорожденного жеребенка.

Бился отчаянно и зло, проклиная Рианнон самыми последними – неужели действительно последними ?! – словами.

Эссилт едва уворачивалась от очередного шквала. Ее одежды, отяжелевшие от воды, в любой миг могли утянуть ее в пучину, королева отчаянно цеплялась за гриву белого скакуна – а море бушевало, и спасения не было, и неоткуда было ждать его, потому что никакие боги и богини, никакие магические кольца, как бы ни были они сильны, ничто не поможет против ан-дубно , затягивающего тебя в водоворот кошмара, непреодолимого с детства.

Белая лошадь, мчащаяся по-над волнами. Только это может спасти Эссилт!

Рианнон, неужели ты не?!

Но я сам – я сам белый конь. Плевать, могу или не могу – я должен! Я скакал по тучам как по скалам, и вон они, тучи, над нами. Я могу допрыгнуть до них! Никто не поможет нам с Эссилт, кроме меня.

И если тучи тверже камня, то и волны! Можно скакать по волнам. Отец не мог – он не был оборотнем.

Но я могу!

И белый конь поскакал по морским валам. Его копыта высекали бело-серебряные брызги? искры? – из волн, как из камня. Он крошил океан, сокрушал его, растаптывал – мстя за отца, рассчитываясь за страх, десятилетиями терзавший его душу и изломавший судьбу.

Тот, кто был способен ударами копыт размозжить собственное каменное лицо, теперь с удвоенной яростью топтал волны.

Манавидан корчился от боли.

И – бежал.

Море исчезло.

Под копытами Друста заклубились тучи… а после исчезли и они.

Серый сумрак межмирья.

Друст сменил облик, протянул Эссилт руку:

– Пойдем. Осталось рассчитаться лишь с одним долгом.

Они шагнули в мир людей – прекрасные в своей юности, теперь уже – в вечной. Словно два столпа света встали они неподалеку от Тинтагела. Ослепительная белизна прошедших через смерть сгущалась, свет обретал облик, облик – плоть… но Друсту и Эссилт сейчас не было дела до этого.

Не оборачиваясь, они шли вперед и рука об руку вступили в Тинтагел.

При виде их затихли все. Для людей они были призраками, сияющими и прекрасными, плывущими по-над полом. Для не-людей Друст и Эссилт всего лишь освободились от человеческой плоти, словно раненый боец наконец исцелился и снял докучные лубки и повязки.

Они вошли в тронный зал.

Их ждали.

Друст поклонился:

– Дядя, я привез тебе твою жену, как обещал.

Эссилт подбежала к Марху:

– Нам пора.

Прямо из стены верхом на священной свинье выехал Фросин:

– Пора приотдохнуть праведному, – изрек он.

Следом за ним вылетел сокол, сменил облик:

– Прощай, отец.

– Остаётесь?

– Крекс-фэкс-сакс! – отвечал Фросин. – Смертен Артур, сгинет, осмелеют сво… э-э, восточные соседи. Присмотрю за ними.

– Мы останемся, отец, – кивнул Перинис.

– И я останусь, – тихо сказал Динас. – Покуда высится Тинтагел, я не покину его. А покуда я его не покину – ему стоять в обоих мирах.

– Пойдем, – тихо сказала Эссилт, подавая руку мужу.

Динас протянул Друсту его арфу. Ученик Ллаунроддеда заиграл – так, как некогда в юности мелодией прокладывал пути. Сейчас он торил свою последнюю дорогу: магия Аннуина уходила в Аннуин.

Друст шел первым, за ним – Марх и Эссилт, Бранвен и рыжебородый Ухтрид, Гилл Оленья Нога и обжора Хуарвар, и многие другие из старейших эрлов. И после всех, смутными тенями, то ли в людском облике, то ли в зверином, следовало священное стадо. Свиньи Аннуина привычно шли за одним из трех величайших свинопасов Прайдена.

Там, где Друст и Эссилт вышли в мир людей, там теперь росли два куста терновника – высокие, выше человеческого роста, покрытые белыми цветами так густо, что листвы не видно. Они склонили друг к другу отягченные соцветьями ветки, и эта белоснежная арка ждала тех, кто уходил навсегда.

Уже не живых и потому – бессмертных.

Марх подмигнул Эссилт:

– Представляешь, что про это потом насочиняют барды? «И выросли из могил Тристана и Изольды два куста, и сплелись, чтобы вовек не…»

– Ой, – тихо сказала королева.

Они вошли в серый сумрак межмирья. «А как же Гвин?» – отстраненно подумал Марх.

Бледного Охотника он уже совершенно не боялся: ведь убить можно только живого. Свою уязвимость Марх оставил по ту сторону цветущей арки.