Альвдис Рутиэн - Между [litres]

Неожиданно рядом послышалось знакомое хрюканье, и вместо жуткого Гвина явился Фросин.

– Ты же сказал, что остаешься? – удивился Марх.

– А я и остался, – отвечал Фро… или нет, сейчас скорее Мирддин. – Уходящие прошли аркой. А я – в объезд. Я просто провожаю. И хочу тебе кое-что показать. Обернись.

Король Марх обернулся – и увидел Гвина. Послушно рысящего в конце их длинной колонны.

– Он уходит в легенду вместе с вами, – сказал Мирддин.

– Уходит в легенду?

– А ты этого еще не понял? Марх, арка, которую создали эти двое – это новые врата миров. Им быть открытыми вечно… ну, во всяком случае, на пару тысяч лет хватит наверняка. Ты победил, Марх. Ты проиграл все битвы, – Владыка Дорог хитро прищурился, – но победил в главном: легенда о Тристане и Изольде не даст закрыться вратам мира людей и страны волшебства.

– Так всё было недаром?

– А то! – хмыкнул Фросин, скорчив рожу. – Я те так скажу, Конь: света ты не заслужил, покоя – тем более. Покой был бы тебе самым возмутительным наказанием! Ты заслужил отдых. Активный такой отдых на пенсии.

– На чем?

– Узнаешь! – карлик ударил свинью пятками и ускакал.

Сумрак уступал место зелени. Облик деревьев становился отчетливее, свет – ярче, листва – веселее. Они входили в лес Муррей.

Здесь царило лето.

Араун поклонился пришедшим:

– Добро пожаловать, Марх, добро пожаловать. Отдохни – хотя на отдых и немного времени.

– А что потом?

– Бендигейд Вран ждет тебя.

– Ждет?!

– Конечно. Или вам не о чем поговорить друг с другом?

Рианнон улыбнулась, гордая сыном.

Люди любят всё делать трижды. Два раза ты звал меня, Друст, и дважды получал отказ. На третий раз отказа не будет.

Жаль, я потерял отличную приманку, какой ты был живым. Но ученик Ллаунроддеда был и остается прекрасным лучником. А это немало.

Ты почти вернулся в Стаю, Друст. Почти. Потому что сначала ты вернешься к ней . Я не слепой, я вижу: Риэнис была твоей единственной любовью.

Пока осень теплая – у вас есть время.

С первыми заморозками я жду тебя.

Ты больше не будешь бояться себя. Бояться любви. Теперь преград меж нами нет.

Я беру тебя за руку – и ты не вздрагиваешь. И Марх не хмурится.

Ты улыбаешься светло и ласково. Терзания остались в прошлом.

Я не торопился раньше, Эссилт, – и теперь, когда у нас впереди вечность, я не стану торопиться тем более.

Мы вместе. Навсегда. И никакое слияние тел не заменит нам того чувства, которое связало нас крепче, чем заклятье Фросина некогда держало меня. То, что называем любовью мы, сидхи. То, что так редко называют любовью люди. Самое большее, что может соединить мужчину и женщину, уже есть у нас с тобой. Хотя… в любовных играх я кое-что смыслю. Подозреваю, что гораздо больше Марха.

Но это – потом.

Друст обернулся конем и умчал Риэнис, а прочие расселись на поляне.

Сейчас здесь было лето. Похоже, теперь ему тут быть вечно: смену времен года приносила сюда Эссилт, пока была живой.

Можно было позвать из лесу несколько ходячих пней и прочих существ, покрытых корой, – они бы с удовольствием сложились в троны для владык Муррея. Тем более, что и звать не надо – вон, по опушке толпятся.

Это можно сделать, но не хочется. Торжественный праздник будет позже, и будет царственное величие, и будет блеск корон… но потом.

Сейчас – просто сесть на траву. Просто – старые друзья встретились. И можно улыбаться – не благосклонно и милостиво, а искренне.

Эссилт сидела между Мархом и Сархадом, оба держали ее руки в своих. «Вот уж действительно – отдала руку обоим!» – мысленно усмехнулся Марх.

И это было правильно, и больше не о чем тревожиться.

«Но как же Рианнон? – мелькнула мысль у Эссилт. – Бедная, она же так ревновала… Каково ей смотреть на нас!»

Впрочем, Белая Королева отнюдь не выглядела ни разгневанной, ни даже опечаленной. Ее лицо было светлым, счастливым – и это делало его много красивее, чем прежде.

«Я рада за нее, но – отчего?»

Ответ на эту загадку изволил явиться сразу же: зашевелился, расступаясь, густой подлесок, из него вышли два белых оленя, а между ними шел – Рифмач.

Снова молодой.

– Я счастлив приветствовать вас, – сказал он.

«Так вот каким голосом он говорит!»

– Да, – отвечала Рианнон на незаданный вопрос, – он вернулся ко мне.

– И это еще одна любовь, преодолевшая преграды, которые казались нерушимыми, – улыбнулся Араун.

Рифмач сел подле Рианнон, настраивая арфу.

– Они скорее исключение, – нахмурился Седой, отвечая Арауну. – И редкое исключение. От любви больше вреда, чем пользы. Побеждает тот, кто сумел стать выше любви.

– Да неужели! – вскинулась Рианнон.

– Разумеется, – отвечал Белый Волк. – Посмотри на этих двоих, – он кивнул на Эссилт и Сархада, – если бы они дали волю страсти, что было бы со всеми нами?! Нет, они смогли подняться над любовью – и вот именно поэтому мы сейчас и торжествуем победу. А Друст любил, себя от любви не помнил – и это чудо, что он хоть как-то выбрался! Что ни говори, а любовь – самое опасное, мешающее и вредное изо всех чувств.

– Я не согласен, – отвечал Марх. – Я любил Эссилт еще прежде чем…

– Именно, – перебил Седой. – Ты любил не женщину, а будущую королеву. Это другое. И отвергал любовь… кто у тебя был до нее?

– Может быть, вы путаете любовь и страсть? – заметил Сархад, осторожно гладя ладошку Эссилт.

Вожак покачал головой:

– От страсти меньше вреда, если она не трогает душу. Я говорю именно о том высоком чувстве, которое воспевают барды. О том, что вы двое себе не позволили. Любовь – это река, которая сносит плотины верности и долга. А у тебя, – он кивнул Марху, – они были слишком прочными. Так что не спорь!

– В мире есть только два мнения: твое и неправильное? – усмехнулся Ворон.

– Вожак, который сомневается, это мертвый Вожак, – улыбнулся в ответ Волк, невольно показав клыки.

Марх долго молчал, и потом заговорил негромко:

– Седой, ты говоришь: верность превыше любви. Ты прав, но… так можешь жить ты, мог жить я, но – не большинство людей. Я скажу иначе: превыше любви – забота. Ты прав: любовь – это огонь, который горит в тебе самом. Это пламя сожжет тебя, да, – если ты не обогреешь им другого. Я не знаю большей беды, чем любовь, не ставшая заботой.

Марх невольно глянул в сторону, куда ускакал Друст.

Эссилт опустила веки в знак согласия.

Потом она спросила:

– Рифмач, а что думаешь ты?

Но тот лукаво улыбнулся и, как встарь, показал знаками, что не смеет произнести ни слова.