Себастьян Кастелл - Чёрная Тень [litres]

Скажи что-нибудь, идиот. Пошевелись. По крайней мере, отойди от двери.

Там, откуда я родом, ребята учатся вместе с той минуты, как войдут в Оазис, и до того дня, когда пройдут испытания посвященных. Неясно, чего я так испугался – я и раньше имел дело с незнакомцами; просто обычно я от них убегал, потому что они швыряли в меня разными предметами. Вести беседы в таких ситуациях было необязательно.

Один из студентов помахал мне рукой.

– Может, он слепой?

Я перешел от попыток изящно смыться к размышлениям, не переживаю ли я самый постыдно глупый момент в своей жизни. И решил, что это именно он.

Почему-то при этой мысли мне стало легче. Я завалил поручение Фериус, и у меня оставалось два пути: уйти с поджатым хвостом и признаться аргоси, что, после сражений с сильными магами и магами, владеющими заклинанием оков разума, после битвы с лучшим другом и победы над лорд-магом – да-да, над лорд-магом! – я не смог справиться с группой подростков (ладно – с группой мажористых подростков). Единственной альтернативой было – попробовать что-то другое.

Да пес с ним. Если я и провалю дело, так по крайней мере пущу в ход весь свой арсенал. Я выбрал наугад – девушку с короткими кудрявыми черными волосами, державшую на коленях огромную книгу. Как и остальные, она внимательно смотрела на меня, но пока что не произнесла ни слова. Я встретился с ней глазами и прислушался, мысленно отсчитывая секунды… одна… две… повернулся к остальным и прижал палец к губам.

– Шшш.

– Он только что шикнул на нас? – спросил парень на подоконнике. – Ты хотя бы учишься здесь?

– Я учусь прямо сейчас, – сказал я.

Малявка, та самая, в очках и с зелеными глазами, спросила:

– А что ты изучаешь?

Я снова взглянул на девушку с книгой, исполнился всей доступной мне уверенностью и непринужденностью – клянусь, если бы у меня за спиной была стена, я бы коснулся ее попой, плечами и головой для уверенности, – и сказал:

– Искусство.

В комнате послышались стоны вперемешку со взрывами смеха. Я позволил этой волне прокатиться по аудитории, подошел к девушке и протянул ей руку.

– Келлен, – сказал я.

Она одарила меня кривой улыбкой, и я понял, что она считает меня слегка нелепым, но все равно пожала мне руку.

– Крессия, – произнесла она с певучим гитабрийским акцентом. – Ты всегда такой странный, Келлен?

Не пропустив ни такта в музыке, я сказал:

– Всегда. Честное слово.

Кто-то похлопал меня по плечу и прошептал так, что услышали все:

– Друг, если ты ищешь любви, ты на ложном пути. Крессии… мы не по вкусу…

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что он имеет в виду. Когда до меня дошло, смеялись практически все, включая Крессию. Ладно, заметка для будущих попыток пофлиртовать: не приударять за девушками, которым нравятся другие девушки.

Парень на подоконнике поднял руку так, словно держал бокал.

– За… Келлен, да? За Келлена, парня, осмелившегося сделать попытку, обреченную на трагическую развязку.

– За Келлена! – провозгласили остальные.

Я ухмыльнулся и отвесил несколько поклонов.

Потом все пошло не так уж плохо. Я произвел впечатление романтичного дурака, пусть и странноватого, но зато не какого-нибудь отморозка. Когда они убедились, что я умею не терять головы, они мною даже заинтересовались. Следуя методу Фериус, я отвечал почти на все вопросы встречным вопросом, позволяя ребятам говорить, подмечая, что для них было важно, играя роль тишины в музыке, которую мы создавали вместе. Вскоре мне это уже почти нравилось.

Я продолжал притворяться дальним родственником Сенейры, и по вопросам, которые мне о ней задавали, пытался больше узнать о ней самой и о ее семье. В целом студенты вроде хорошо к ней относились, разве что один и тот же разговор шел по несколько раз – как припев, в котором почти не было разнообразия.

– Не могу дождаться, когда она вернется, – сказала одна из девушек. – Конечно, она пропустит много занятий, но к концу семестра все равно будет первой по всем предметам.

Раздалась пара смешков, напоминавших ударные в нашей музыке.

Еще один студент вступил в разговор, не теряя ритма.

– Сенни удивительно талантливая. Она отлично успевает по всем предметам. Ей, кажется, даже заниматься не надо.

Крессия, которая нравилась мне все больше, стала контрапунктом к этой мелодии.

– Вас, ребята, насквозь видно! Келлен, – она указала на меня, – просто вежливо не подает виду. Вы всерьез думаете, он не понимает, что вы тут издеваетесь над его… кто она тебе?

– Четвероюродная сестра, – сказал я. Крессия явно мне не поверила. Еще одна причина ею восхищаться.

Толлер, который, видимо, прирос к подоконнику, сказал:

– Ладно, Кресс, все знают, что Сенейра гений, но у нее есть некоторые преимущества.

Остальные смотрели на меня, ожидая моей реакции. Инстинкт подсказывал мне согласиться и надеяться, что так я им больше понравлюсь. Инстинкты мне обычно врут.

– Преимущества? – переспросил я, а потом расхохотался, будто в жизни ничего смешнее не слышал.

– Что? Что я такого сказал? – смутился Толлер.

Я не ответил и просто улыбнулся.

– А… понял, – он показал на себя и других. – Ты имеешь в виду, раз мы все…

Я кивнул.

– Ладно, это справедливо.

– А ты? – спросила Линди, малявка в очках. – Ты собираешься поступать в Академию?

Я не знал, как лучше ответить. Я думал, что неплохо умею выкручиваться, но почему-то мне было неловко врать им больше, чем нужно. Вспомнив, что Фериус сказала мастеру Вестриену, я ответил совершенно искренне:

– Это была бы честь для меня.

Крессия с громким хлопком положила книгу на один из столиков и, подойдя ко мне, обошла кругом, словно я был скульптурой, которую она оценивала.

– Интересно, какой же предмет должен изучать наш Келлен?

– Конструирование, – предложил Толлер. – У него такой вид, как будто он всегда пытается понять устройство вещей.

– Может быть, – сказала Крессия, сделав еще один круг, – но он романтик – мы уже это выяснили.

– Поэтику, – заявила Линди. – Ему нравится умничать.

– Возможно, возможно, но вид у него слегка потрепанный для оратора, – возразила Крессия.

Они перечисляли разные предметы и причины, доказывающие, подходят они мне или нет. Я терпеливо ждал, когда они угомонятся, не давая им догадаться, что каждая возможность притягивала меня, каждая их идея была шансом найти что-то в жизни, стать кем-то.

Наконец, Крессия остановилась передо мной.

– Ну что, Келлен, не томи. Кто прав? Какой предмет ты стал бы изучать, если бы тебя приняли в Академию?

Все конкретные ответы представлялись мне бесполезными, и поэтому я дал единственно возможный.

– Тот, о котором ты думаешь, – сказал я. – И который еще никто не назвал.