Холли Блэк - Десятина [= Зачарованная] [litres]

Кайя с трудом выдавила улыбку, ловя себя на мысли, сколь разный смысл можно найти в этих словах.

– Может, тебя отвезти домой? – спросил Кенни.

Кайя подняла голову, собираясь поблагодарить его за предложение, но Фатима ее перебила:

– Отвези-ка лучше Дженет, а я подброшу Пончика и Кайю.

Кенни опустил взгляд на ободранные носы своих тяжелых ботинок и вздохнул.

– Хорошо.

Всю дорогу Фатима почти ничего не говорила, и Кайя была ей за это благодарна. В машине работало радио, и она просто сидела на переднем сиденье, делая вид, что увлечена музыкой. Остановившись перед домом, Фатима выключила свет.

– Не знаю, что стряслось между вами с Кенни, – начала она.

– Я тоже, – хмыкнула Кайя.

Фатима улыбнулась и прикусила кончик накрашенного ярким лаком ногтя.

– Если ты так решила пощекотать нервишки своему парню, забудь эту идею. Дженет действительно любит Кенни, понимаешь? Она на все готова ради него.

Кайя распахнула дверь и выбралась из машины.

– Спасибо, что подвезла.

– Не за что.

Фатима щелкнула переключателем, зажигая фары. Кайя захлопнула дверцу голубой «Хонды» и направилась в дом.

Эллен сидела за столом с телефоном у уха, перед ней лежал раскрытый блокнот на спирали. Заметив Кайю, она указала рукой на плиту – там стояла кастрюля с остывшей лапшой и сосисками. Девушка взяла вилку и накрутила на нее спагетти.

– Значит, ты думаешь, что сможешь заинтересовать Шарлотту? – сказала мать в трубку, рисуя в блокноте завитушки. – Хорошо, звякни, когда будешь знать наверняка. Абсолютно. Пока, ласточка.

Эллен повесила трубку, и Кайя выжидательно уставилась на мать. Та улыбнулась, делая глоток из большой чашки.

– Мы едем в Нью-Йорк!

– Что? – Кайя глупо захлопала глазами.

– Ну, это еще не точно, но Ронда хочет, чтобы я присоединилась к ее новой группе, «Мяу-Фабрика», и планирует переманить туда Шарлотту Чарли. Я сказала: если Шарлотта в деле, то и я тоже. В Нью-Йорке еще сто-олько клубов!

– Я не хочу переезжать, – отрезала Кайя.

– Можно будет остановиться у Ронды, пока не найдем нормальное жилье. Тебе понравится в Нью-Йорке.

– Мне и здесь нравится.

– Не можем же мы вечно сидеть на шее у бабушки, – возмутилась Эллен. – К тому же она та еще заноза в заднице. И не только у меня.

– Я сегодня подала резюме, хочу устроиться на работу. Бабуля меньше будет ворчать, если я начну приносить в дом деньги. Разве нельзя организовать группу здесь?

– Пока еще ничего неизвестно, – поджала губы Эллен, – но советую тебе привыкнуть к мысли о переезде в Нью-Йорк, милая. Если б я хотела обосноваться в Джерси, давно бы это сделала.

Сотня спичечных коробков из сотни баров, в которых мама выступила всего один раз, из ресторанов, в которых они обедали; и от мужчин, с которыми жили. Сотня пылающих спичечных коробков.

Кайя тоже пылала, горела огнем, природу которого была не в силах понять. Адреналин превратил ее пальцы в лед, заточив весь жар внутри: огонь плясал в голове, ярость и странное ощущение возможности пульсировали в ее венах.

Кайя окинула взглядом темную комнату, озаренную лишь мерцающим оранжевым светом. В стеклянных глазах кукол плясали отсветы пламени. Крысы, прижавшись друг к дружке, свернулись клубочком в дальнем углу клетки. Кайя подожгла очередной коробок и вдохнула резкий запах серы, наблюдая, как пламя пожирает ряды спичечных головок, как полыхают картонные стенки. Она крутила коробок в пальцах и смотрела, как он горит.

Кайя проснулась, услышав стук. В комнате было темно, в доме стояла тишина.

Кто-то заглядывал в окно. Крошечные черные глазки гостя мерцали под тяжелыми бровями, а по бокам абсолютно лысой головы торчали длинные уши.

– Спайк? – прошептала Кайя, заворочавшись на матрасе на полу. Ноги запутались в одеяле.

Гость нахмурился и снова постучал. Спайк оказался меньше, чем она помнила, тело его закрывала лишь тонкая кора, которая тянулась от талии вниз по ногам, а локти выступали, словно острые шипы. Позади него виднелась тонкая фигурка Люти-Лу, ярким пятном выделяющаяся на фоне темной черепицы. Ее прозрачные крылья казались почти невидимыми.

Старая рассохшаяся рама окна поддалась не сразу, Кайе пришлось несколько раз с силой толкнуть окно, чтобы оно открылось. В комнату впорхнули два белых мотылька.

– Спайк! – воскликнула Кайя. – Люти! Где вы были все это время? Я здесь уже столько дней. Оставляла вам молоко на крыльце, но думала, его выпивали кошки.

Маленький человечек повернулся к ней боком, скосив один глаз, как воробей.

– Ведьма Чертополоха ждет, – сказал он. – Скорей.

Тон его был странным: настойчивым и подозрительно недружелюбным. Раньше Спайк никогда так с ней не разговаривал. Но Кайя послушалась, поддаваясь давней привычке: все та же старенькая комната и маленькие друзья, пришедшие посреди ночи, чтобы вместе с ней отправиться на поиски светлячков или кислой спелой вишни. Она натянула черный свитер прямо поверх старомодной ночнушки, которую одолжила у бабушки, и всунула ноги в ботинки. Осмотрела комнату в поисках плаща, но в темноте все вещи казались черными бесформенными кучами. Ладно, сойдет и так, свитер достаточно теплый.

– Зачем мне к ней идти? – поинтересовалась Кайя, выбираясь на крышу.

Ведьма всегда напоминала ей старую ворчливую тетушку, которая ненавидит игры и от которой одни только неприятности.

– Ей нужно кое-что тебе рассказать.

– А вы это сделать не можете? – спросила Кайя. Она свесила ноги с крыши. Спайк спускался на землю по коре ближайшего дерева, пока Люти порхала на своих прозрачных крылышках.

– Идем, – потребовал Спайк.

Кайя оттолкнулась от края и прыгнула. Сухой куст рододендрона оцарапал девушке ноги, когда она грациозно, как кошка, приземлилась на землю. Они помчались по улице, Люти-Лу плясала в воздухе вокруг Кайи, шепча: «Я скучала, я так скучала».

– Сюда, – нетерпеливо выкрикнул Спайк.

– Я тоже по вас скучала, – сказала Кайя Люти, протягивая руку, чтобы погладить хрупкое тельце. Гладкое как вода, легкое как дым.

Стеклянная топь, названная так из-за тысячи битых бутылок, заполонивших русло небольшого ручья, раскинулась у самой дороги в полумиле от дома. Следом за Спайком Кайя спустилась по крутому берегу, скользя по грязи. В свете фонарей тонкие струйки воды напоминали калейдоскоп, а бутылочные осколки превращались в витраж на окнах церкви.