Холли Блэк - Десятина [= Зачарованная] [litres]

Весь мир находится в равновесии. Все подобно ритуалу. Все причиняет боль.

По периметру холма собралась настороженная толпа свободных фейри. Ройбен знал, что многие из них не жаждут быть привязанными к Неблагому двору, и на мгновение задумался: возможно, они смогут отказаться от жертвы? Но нет, он видел, как фейри пьют традиционное крапивное вино – знак признания власти Двора. Все же служба Королеве дарует небольшую, но защиту, которая свободе неподвластна.

Тихий звук вновь привлек его внимание к Кайе. Тело ее покрывали синяки и едва заметные ссадины, наливающиеся кровью царапины. Девушка смотрела на Королеву с таким обожанием, что Ройбену стало дурно. Неужели когда-то давно он с таким же выражением смотрел на Королеву Благого двора, обещая быть верным ей? Он помнил ощущение, которое испытывал, когда Светлая Госпожа обращала взор на кого-либо из своих рыцарей: словно солнце сияло для него одного, для того, кого выбрала Госпожа. В то время клятва так легко слетела с губ, все, что он желал пообещать Королеве, сплелось в официальные слова обета. И Ройбен до сих пор исполнял ее приказ, разве нет? И сейчас, смотря на Кайю, с радостью ожидающую, когда ее отведут в темные пещеры Неблагого двора, чтобы подготовить к смерти, Ройбен вновь задумался. А стоит ли все это такой боли?

– Идем, – позвал он.

Ройбен ступил в глубь холма, повел по коридорам с блестящими от слюды стенами и овитыми корнями сводами. Свет был тусклый и редкий, в нишах на стенах плакали воском свечи. Рыцарь слышал глухой стук тяжелых ботинок Кайи, покорно следующей за ним, и хотел обернуться, улыбнуться успокаивающе, ведь она так старалась не отставать. Но улыбка была бы ложью, чем она помогла бы?

Они миновали настоящие подземные сады, где росли белые, словно кость, деревья со спелыми фиолетовыми плодами. Проходили через пещеры из кварца и опала. Шли мимо длинных рядов дверей с вырезанными на них лицами. А наверху призрачным светом мерцали каменные своды.

– Можешь просить у меня все что угодно. Запреты Королевы – не мои. – Ройбен надеялся, что Кайя все же сможет противиться колдовству Королевы.

– Знаешь, я хочу извиниться, – тихо сказала она. Глаза девушки были затуманены магией, веки полуприкрыты. Шагая, она поглаживала сверкающую от слюды стену, словно ласкала мягкий живот огромного животного.

– Извиниться? – эхом отозвался он.

– За тот раз в закусочной, – ответила Кайя, слегка пошатнувшись. Рука на стене помогла удержаться на ногах. – Я не знала, о чем спрашиваю.

Ройбен поморщился. Эта девушка заполучила власть, которая была сильней любой клятвы – он теперь в прямом смысле принадлежал ей. А сейчас просит прощения, что оказалась так умна? Впрочем, возможно, это тоже происки магии. Она не позволяет Кайе даже думать о выживании.

Рука девушки замерла на стене, взгляд опустился к полу. Ройбен сделал глубокий вздох.

– Тебе удалось ловко обмануть меня. Может, это знание еще послужит тебе?

Глупый, глупый совет. Зачем он в ту ночь просил Кайю достать стрелу из груди, если теперь так упорно пытался вновь попасть под удар? Но девушка рассмеялась внезапным, шальным смехом, словно одна из фейри.

– Мы правда идем выбирать мне платье?

Ройбен кивнул:

– У нас есть швея, которая может соткать тончайшую паутину из шелка. Она позаботится, чтобы у тебя было платье для… – Он оборвал себя на полуслове, не зная, как завершить фразу, как сказать, что их ждет не бальное платье, а погребальный саван. – Красивое платье, – наконец выдавил он истинную правду.

Кайя довольно заулыбалась, кружась по сияющему коридору в неловком танце, вновь и вновь повторяя его слова:

– Тончайшая паутина из шелка, тончайшая паутина из шелка…

Покои портнихи Скилливидден [11]находились в дальних пещерах дворца, Ройбену бывать здесь приходилось редко. Пол полутемной комнаты устилали рулоны блестящего золотистого атласа, теплого, как летнее солнце; шелков, таких тонких, что их можно было продеть в игольное ушко, и тяжелой парчи с изображениями диковинных животных. Длинный деревянный стол занимали серебряные блюда, в которых лежали булавки, катушки ниток, обрезки ткани и разные мелочи: мышиные шкурки, капельки сверкающей росы, вечнозеленые листья и иные, менее приятные украшения.

Ройбен знал, самые невероятные вещи в покоях швеи – те, что на первый взгляд кажутся совершенно обычными. Ткацкий станок, который на вид был старым, ничем не примечательным станком, на самом деле мог заточить фейри в гобелен и держать его в сплетении нитей, пока не исполнится то или иное условие. Веретено из грубого дерева тоже казалось обычным, но Ройбен знал, что длинная темная нить на нем была спрядена из человеческих волос.

Сама портниха была маленьким существом с тонкими лапками, длинными и неуклюжими. Она была замотана в большой кусок плотной ткани, прятала за ней лицо и так сильно сутулилась, что длинные руки свисали до самого пола. Ройбен слегка поклонился, почувствовав на себе взгляд блестящих черных глаз. Скилливидден зашипела, приветствуя его, и проковыляла к Кайе, чтобы поднять руки девушки и снять с них мерки, сжимая между большим и указательным пальцами. Ройбен заглянул в карие глаза Кайи, ловя в них проблеск страха. Но тело ее оставалось покорным магии Королевы.

– Вкусная, – изучив девушку, проскрипела Скилливидден, – гладкая кожа. Что хотите в обмен на нее? Могу сшить рубаху с ароматом яблоневого цвета, она будет напоминать вам о доме.

Кайя вздрогнула.

– Я не предлагаю обмен, я пришел за платьем, – сказал Ройбен, сам едва подавляя дрожь. – Королева желает, чтобы девушка на сегодняшнем пиру была достойно одета, ведь она, – вновь он с трудом подобрал слова, дабы не спугнуть Кайю, – наша почетная гостья.

Скилливидден зачирикала и с головой зарылась в ткани. Кайя, судя по затуманенному взгляду, уже позабыла, что испугалась портнихи, она спокойно поглаживала кусок ткани, меняющей цвет под ее пальцами.

– Подними руки, – прокаркала швея, – шире, как птица. Вот так.

Кайя послушно держала руки по сторонам, пока Скилливидден прикладывала к ней разные ткани и бессвязно что-то бормотала. Внезапно старуха схватила девушку за подбородок и дернула, заставляя склонить голову, а потом прошаркала к чашам, что-то в них выискивая. Ройбену оставалось только ждать.

Цветущие яблони больше не были для него памятью о доме, хотя весь Благой двор пропитался их сладким ароматом. О нет, теперь этот запах напоминал Ройбену о дриаде, чье смуглое лицо оставалось спокойно и недвижимо, как земная твердь, как бы далеко она ни находилась от своего дерева. О провидице, которая отказалась заглянуть в будущее Неблагого двора. И Ройбену было приказано добиться ее согласия.