Чарли Хольмберг - Дым и Дух [litres]

Стигма. Древние позолоченные письмена, струящиеся по спине Сэндис, мелькнули у него перед глазами, раскинулись на потолочных балках. «Каково это, быть одержимым?» Сэндис говорила, что она ничего не помнит – только боль и пробуждение. Но она также говорила, что некоторым образом общается с этим ее Иретом. Рон закрыл глаза, пытаясь представить, что в его тело вселилось другое существо. Что его тело принадлежит другому существу.

«Какая невыносимая боль. А стигма жжется, когда Сэндис в сознании и не одержима Духом?»

Он покосился на нее. Одетая в простенькое платье (откуда у Куртца завалялось платье, Рон не знал и знать не желал ), она спала, повернувшись к нему спиной. Натянутое одеяло вычерчивало плавную округлость ее бедра, изгиб талии.

Будь она дурнушкой, он ни за что в жизни не ввязался бы во все это. А теперь вот и Куртц запал на нее и требует, чтобы Рон отвел ее в Лилейную башню. Ничего лучше он придумать не мог. Твердыня Господня… Он же не появлялся там с тех пор, как ему стукнуло тринадцать, с тех пор, как он поклялся, что ноги его там больше не будет.

Он снова подумал о матери. Чувство вины, словно муки голода, тугим узлом стянуло внутренности. Как только амаринт восстановится, он сможет подняться и уйти куда глаза глядят, невзирая на притаившихся в засаде оккультников. А она… Она так и будет сидеть в наглухо закрытой камере, осужденная за кражу, которую совершил он.

«Уйти куда глаза глядят. Но куда? Проверить еще парочку условных мест, вдруг подвернется работа?» Как же ему нужны деньги…

И вдруг его осенило. А зачем ждать, когда кто-то его наймет?

Рон замер, боясь вспугнуть зарождавшуюся идею. Прикусил губу. Чего он только не делал для городских нуворишей – да все, что они заказывали. Любой каприз за их деньги. Плевать, кто именно нанимал его: главное, чтобы заказчику хватало средств расплатиться.

А если расплатится тот, на кого у Рона зуб? Месть. Сладкая месть.

Эрнст Ренад купался в деньгах…

Рон задрожал от нетерпения, от желания тотчас вскочить и взяться за дело. Он никогда не крал для себя лично. Такие кражи до добра не доводят. Но сейчас на кону жизнь его мамы.

Он покрутил амаринт. Лопасти вяло завертелись и снова застыли.

Где жил Ренад, Рон знал прекрасно – неподалеку отсюда; за ночь Рон обернется туда и обратно. Так же прекрасно он знал планировку дома и комнаты, где хранились самые ценные сокровища Ренада. Денег, вырученных за них, хватит с избытком, чтобы утолить аппетит зарвавшегося Смотрителя.

Он должен спасти маму.

Он должен сдержать клятву и не возвращаться в Лилейную башню.

Рон крутанул амаринт, и тот, отозвавшись благословенным жужжанием, воспарил в нескольких сантиметрах от его пупка. Рон выдохнул: боль покидала его тело, жар спадал. Он расслабился и вновь напрягся. Кровь горячо забилась в его жилах: подымайся, берись за дело, добудь деньги! Оттолкнув кружившийся амаринт в сторону, Рон сел и повращал головой, с хрустом разминая затекшую шею. Вытянул руки. Повел плечами, чувствуя знакомое покалывание в левом предплечье. Амаринт творил чудеса, но излечивал только от смертельно опасных ран, а не от затяжных мучительных недугов.

Тихо, чтобы не разбудить Сэндис, Рон поднялся, подхватил свои вещички и направился к двери. Амаринт иссяк, но сегодня оберег ему и не понадобится. В прошлый раз же все обошлось, верно? Обычная кража: ловкость рук, и никакого волшебства.

Лопасти амаринта повернулись в последний раз и остановились. Артефакт упал. Но прежде, чем он коснулся пола, Рон подхватил его и уложил в карман.

«Сейчас или никогда» , – подумал он и зашагал в темноте к двери в проулок.

Приоткрыл ее и растворился во мраке ночи.

Вскрывать замки́ его научил Каз Кирстин.

Рону было пятнадцать, когда он повстречал Каза, парнишку чуть старше себя. Прошлое у Каза было довольно темное: обделывая какие-то сомнительные делишки, он был схвачен, оштрафован и без раздумий засунут на работу в канализации, когда там освободилось местечко. К тому времени Рон уже вовсю увлеченно болтал на уличном жаргоне и не ставил взрослых ни в грош. Так он старался, чтобы отец его возненавидел.

Как непременно бы возненавидел Каза.

Рон не стал взламывать замок на воротах, отделявших коттеджный поселок, где жил Эрнст Ренад, от остального города, а просто, как и пять дней назад, перелез через них и пружинистым шагом пошел по знакомой податливой дороге. «Зачем сходить с проторенного пути, если он уже приводил тебя к победе?»

Рон помедлил, припоминая в деталях, что видел в гостиной, где подобрал носконскую тиару. «Доспехи. Нет, слишком громоздкие. Надо что-то маленькое, легкое, ценное. Яйца на бархатной подушечке». Если они отделаны настоящими бриллиантами, то, прикарманив парочку яиц, он заполучит достаточно, чтобы убедить Смотрителя прислушаться к слову закона.

А еще он порвет струны на этой чертовой арфе.

Рон приблизился к перекрестку, и дорогу ему перерезал луч света. Отступил и скрылся в тени, чтобы его не заметили. «Алые»! «Алые», которые набивают «Герех» под завязку, чтобы для них самих не осталось в нем места.

«Продажные твари. Все они – и полиция, и триумвират, и целезиане с их ненаглядным Ангеликом – продажные твари. Да они ничем не лучше бандюков и оккультников!»

Прах и пепел, хляби и топи! Как же он ненавидит этот город!

«Алые» скрылись, и Рон, держась поближе к краю узкой дорожки, ведущей между ослепительно прекрасными трехэтажными домиками, продолжил свой путь. Засунув руки в карманы, он небрежно поигрывал амаринтом. Завернул в чей-то дворик, чтобы сбить с толку стражей порядка, и отправился наискосок. В предвкушении встречи с ублюдком, заставившим страдать его маму, сердце Рона учащенно забилось. Он вышвырнет этого Ренада в окно.

Справа звякнула цепь. Живо обернувшись, Рон увидел два светящихся злобой глаза, уставившихся на него. Собака! Пес зарычал. Рон отпрыгнул на два шага. Пес бросился к нему, но не долетел ровно расстояние шага – цепь утянула его назад.

В то же мгновение в затылок Рону уперся фонарь, и он сообразил, что не нацепил свой фасонистый воротничок. По правде говоря, тот до сих пор отвратительно вонял сточной клоакой.

Недовольно ворча, Рон повернулся и загородился рукой от бьющего в лицо света. «Не сегодня, Ренад. Но до скорого» . А пока остается пудрить мозги полицейскому и надеяться, что он не заметит на рубашке пятна крови от свежезалеченной раны.

– Чем могу помочь, сэр? – Поинтересовался тучный здоровяк лет пятидесяти с серыми усами и в застегнутой на все пуговицы алой униформе, одаривая Рона недоверчивым взглядом. – Это ваш дом?