Чарли Хольмберг - Дым и Дух [litres]

Один из торговцев склонился к беременной жене, довольно привлекательной, на взгляд Рона, и прошептал:

– Потерпи, милая. Скоро начнется.

Рон отвернулся и сунул руки в карманы.

Замирая от восхищения, к нему приблизилась Сэндис. Поводила вокруг себя затуманенным взглядом и пытливо уставилась на него. Поморгала.

– Что с тобой?

– Ничего. – Он выпрямился, вытащил из карманов руки. – Нам придется ждать до полудня. – Он покосился на ее стоптанные туфли и добавил: – Может, в ящике для пожертвований найдется подходящая для тебя обувка.

– Да я как-нибудь и в этих еще похожу, – беспечно отозвалась Сэндис и пошевелила пальцами ног.

Рон закатил глаза, махнул на нее рукой и поспешил назад в коридор, из которого они только что пришли. «Сюда или?.. А, туда!» Свернув направо, он очутился в тесном проходе, заставленном ящиками с милостивыми дарами богатых бедным. Те, кто и в самом деле мог позволить себе подобное роскошество, несли сюда ношеные вещи, прокисший хлеб и даже деньги, которые потом распределялись среди верующих. «Курам на смех такая благотворительность», – думал Рон. Он называл эти ящики «умывальниками»: священники призывали богатеев-греховодников к покаянию, а те умывали руки, отбояриваясь жалкими и ничего не стоящими подачками. На тебе, Боже, что нам негоже.

Отыскав ящик, наполовину забитый обувью, он принялся за раскопки. Вот туфли с каблуками, обшитыми стразами. И кто же их тут станет носить? Вот несколько пар истертых до дыр ребячьих башмаков. Вот рабочие сапоги, просящие каши.

А вот довольно крепкие мальчишеские ботинки, которые вполне могут ей подойти. Вернувшись в атриум, Рон заметил болтающего с Сэндис парнишку, на три-четыре года младше ее и сантиметров на пять ниже. Сэндис, похоже, ничего не имела против его компании, но Рон ускорил шаг.

– Вот, – сказал он, кидая ботинки к ногам Сэндис, – примерь.

Скользнув по Рону внимательным взглядом, парнишка развернулся и стремглав бросился прочь, к ведущим из собора дверям.

– Кто это? – спросил Рон.

– Не знаю, – пожала плечами Сэндис. – Как только ты ушел, он подбежал ко мне и спросил, откуда я.

Рон нахмурился, прищурился вслед мальчишке. Что-то не видно у него на рукаве паломнической ленты…

– Ты назвала свое имя?

– Нет. – Сэндис потянулась к ботинкам.

Он ждал охов-ахов, негодующих восклицаний, мол, ботинки изношенные и не модные и годятся только для мальчишек-подростков, таких, как тот, что минуту назад умчался отсюда, и что ни одна приличная женщина не станет носить их. Но Сэндис молча, как рыба, скинула свои изящные туфельки, сунула ноги в ботинки и улыбнулась.

– Немного великоваты, но для бега лучше и не сыскать, мне кажется. Спасибо!

Ее благодарность разлилась по телу Рона томительной дрожью, нежно коснулась шеи крыльями мотылька. Он весь передернулся, посмотрел на часы. Как медленно тащится время. Вздохнув, снова засунул руки в карманы, повертел амаринт.

– Спасибо, Рон.

– Ты уже это говорила.

– Я не про то. – Сэндис коснулась его предплечья, и Рон обернулся. Их взгляды встретились. Сэндис потупилась, но руку с его предплечья не убрала. – Спасибо тебе. За все. За то, что мне помогаешь. Я… Не знаю, что бы я без тебя делала.

Рон напрягся, что-то сладкое и тревожное зазнобило внутри. Он вскинул руку, потер шею, Сэндис отняла свою.

– Меня, знаешь ли, в это силком втянули.

– Знаю. И все равно – спасибо.

– Да не за что. Обращайся, если что.

Ее лицо осветилось улыбкой. И Рон ухмыльнулся в ответ.

У двери протяжно зазвенел маленький гонг. Рон вскинул глаза на часы. «Еще полчаса, и…»

«Целестиал и святые угодники! Они же будут нам проповедовать!» От одной мысли об этом у него свело скулы.

Протопресвитер в белой хламиде и белой высокой скуфье поманил паломников к амвону. Глаза Сэндис заблестели от любопытства. Отлично. Значит, притворяться придется только ему одному.

Они стояли позади всех, так что Сэндис приподнялась на носки, чтобы лучше видеть, пока Рон считал на полу плитки, а в храм поспешно входили опоздавшие. Протопресвитер затянул заученную песню про милосердие, чистоту и прочие добродетели, за которые пилигримы, даже прибывшие из Дрезберга, будут непременно вознаграждены. Но вот духовное наставление, показавшееся Рону бесконечным, подошло к концу, протопресвитер отступил в тень, и его место заняли два обычных пресвитера. Они разделили паломников на две группы, и Рон, чтобы не плестись в хвосте, подхватил Сэндис и рьяно устремился вперед. Он ведь не хотел получить пулю в спину.

– Когда мы выйдем отсюда, натяни капюшон, – буркнул он на ухо Сэндис, и она в мгновение ока сникла, побледнела и сжалась от страха.

Рон покачнулся: «Неужели еще секунду назад она была… счастлива? Неужели она, как и все, развесила уши и, не поморщившись, проглотила эту церковную жвачку? Несмотря на все, что с ней сотворили?»

Он вздохнул и вскинул голову. «Ну, ничего. Вскоре ей откроется истина».

Долгий путь к Лилейной башне прошел на удивление спокойно. Ни оккультников, ни полицейских, ни даже опостылевшей проверки личности. Хотя Лилейная башня высилась по ту сторону городской стены, она считалась частью Дрезберга, и граждане столицы могли беспрепятственно посещать башню и покидать ее, не подвергаясь придирчивому осмотру. А вот вздумай они прогуляться за пределы города по иной надобности, без кипы документов и скрупулезной проверки тут бы не обошлось. Ноги Рона гудели от затяжной прогулки, зато обшлага брюк запылились так, что привели бы в восторг самого взыскательного пастыря, охранявшего священные врата.

Когда они наконец достигли Лилейной башни, живот Рона подвело от голода. Семь ярусов башни, возведенных из гранита и кварца, громоздились друг на друга, будто слои пирога. Башня напоминала цилиндр, хотя и несколько суженный сверху. Арочные окна делали ее похожей на кружевную накидку. Изнутри лилось женское пение.

У Рона затекла шея – казалось, шейные позвонки расплавились и превратились в неподвижно застывший столб. Он опустил глаза долу. Ссутулился.

– Рон? – обеспокоенно шепнула Сэндис.

Он молча качнул головой.

Они приблизились к двери. Все повторялось, как в дурном сне. Никто особо его не осматривал, лишь скользнул взглядом по обшлагам брюк. Стоявшая у дверей сестра-подвижница бормотала что-то ласковое и ободряющее каждому проходящему мимо нее богомольцу. Рон пропустил ее слова мимо ушей.

Внутри башня блистала омерзительной белизной. Надо же, он ничего не забыл, хотя честно пытался. Он помнил, что при входе надо разуться. Помнил мягкость ковра под ногами. Помнил здоровенный папоротник посреди круглой гостиной, неимоверно вымахавший за эти годы. Рон скривился: поддавшись очарованию места, он вместе с Сэндис и другими паломниками глазел, раскрыв рот, по сторонам.