Кристина Кашор - Сердце королевы

Тетрадей оказалось тридцать пять. Биттерблу нужна была помощь, и быстро; ей нужны были Хильда, Банн и Гиддон. И потому, заперев за собой все двери, она отправилась будить каждого по очереди.

На ее настойчивый стук трое сонных людей приблизились к трем дверям, выслушали путаные объяснения и пошли одеваться.

– Прошу, разыщите моего гвардейца Холта, – сказала она Банну, который стоял перед ней без рубашки, опершись о дверной косяк, с таким видом, будто бы свалился и уснул на полу, если бы она позволила. – Нужно, чтобы он помог нам убрать доски, которыми заколочена дверь в мою гостиную, и сделал это тихо, потому что тома надо перенести в мои покои так, чтобы никто не узнал, и, ради всего живого, поспешите!

Холт пришел с Хавой, ибо, когда Банн обнаружил его, Холт как раз навещал племянницу в галерее искусств. Биттерблу, Хава, Холт, Гиддон и Банн, неся с собою вереницу ламп, безмолвным ночным поисковым отрядом прокрались вниз по ступеням, в лабиринт. Скользя вдоль стены, они миновали все нужные повороты и очутились у двери покоев Лека.

Биттерблу забыла их предупредить. Отпирая дверь и заталкивая всех внутрь, она забыла предупредить Холта и Хаву, что комната полна скульптур Белламью. Хава, пораженная их видом, в замешательстве замерцала, превратившись в статую, потом снова в девушку.

– Он их испортил, – сказала она глухо и яростно, поднеся к одной из скульптур фонарь. – Вымазал в краске.

– Они все так же прекрасны, – прошептала Биттерблу. – Он пытался их испортить, но, мне кажется, у него не вышло, Хава. Посмотри на них подольше. С тетрадями мне твоя помощь не нужна – останься здесь и побудь среди них.

Холт стоял перед статуей девочки, у которой будто вырастали крылья и перья.

– Это ты, Хава, – сказал он. – Я помню.

– Твоя помощь мне понадобится, Холт, – заявила Биттерблу. – Идем со мной.

Напоследок Холт окинул комнату долгим взглядом, задержавшись на пустом каркасе кровати. Когда он наконец посмотрел на Биттерблу, ей стало слегка не по себе, ибо в его взгляде сквозило что-то зыбкое, чего ей вовсе не хотелось видеть в человеке, Одаренном силой и известным непредсказуемыми выходками.

– Холт? – сказала она, протягивая руку. – Пойдем со мной, прошу.

Холт взял ее за руку. Она отвела его, словно дитя, в дальний конец комнаты и вверх по ступеням, а там показала доски, прибитые к двери гостиной.

– Можешь оторвать их, но тихо, чтобы воины из монсийской стражи ничего не услышали?

– Да, ваше величество, – ответил он и, схватившись за доску, потянул ее так мягко, что гвозди выскользнули из стены, издав лишь еле слышный скрежет.

Удовлетворившись этим, Биттерблу оставила Холта за работой и поспешила вниз по лестнице к Гиддону и Банну; те ждали, чтобы она провела их под гобеленом и по туннелю к книгам Лека.

Когда они добрались до книжного чулана, Биттерблу послала Гиддона дальше по коридору – выяснить, куда тот ведет. Кто-то должен был этим заняться, а она не могла выдержать и мысли о том, чтобы расстаться с книгами. Потом они с Банном принялись носить тетради с полок в комнату Лека, складывая их в стопки на ковре. Приглушенные звуки говорили о том, что Холт по-прежнему отдирает доски от двери. Хава переходила от статуи к статуе, касалась их, стирала пыль и не произносила ни слова.

Когда вернулся Гиддон, Биттерблу была в чулане – тянулась за последними томами.

– Он очень длинный, ваше величество, – сказал он, – и заканчивается дверью. Я целую вечность искал рычаг, который ее открывает. Дверь выходит в тот же коридор в восточном крыле, откуда начинается туннель в восточный город, и скрыта она за гобеленом, как, кажется, и все остальные потайные ходы. Я видел этот гобелен только с изнанки, но, по-моему, там изображена огромная зеленая тигрица, вырывающая горло человеку. Я выглянул в коридор. Не думаю, что меня кто-то видел.

– Надеюсь, никто больше не связал тайные ходы с разноцветными зверями, – выдохнула Биттерблу. – Я так зла на По за то, что он этого не заметил.

– Вы несправедливы, ваше величество, – вставил Гиддон. – По не видит цветов, и вообще у него не было времени составлять карту вашего замка.

Теперь она разозлилась на себя:

– Совсем забыла про цвета. Вот я тупица.

Не успел Гиддон отреагировать на такое заявление, как их прервал раздавшийся вдали оглушительный треск. Они в тревоге уставились друг на друга.

– Вот, берите, – сказала Биттерблу и сунула ему бóльшую часть папок, а остальные бережно прижала к груди рукой.

Грохот продолжался; он доносился сверху, со стороны комнаты Лека. Гиддон и Биттерблу помчались по наклонному коридору.

В спальне Холт колотил рамой кровати о ковер, снова и снова, так что от нее отлетали куски.

– Дядя, – кричала Хава, стараясь вцепиться ему в руку, – перестань! Хватит!

Банн хотел схватить Хаву и оттащить, но всякий раз, когда она мимолетно превращалась во что-то, отпускал, со стоном стискивая голову в ладонях.

– Он ее погубил, – исступленно повторял Холт, раз за разом поднимая угол кровати и грохая им об пол. – Он ее погубил. Я позволил ему погубить мою сестру.

Каркас, который он с такой легкостью раскалывал, был огромным крепким сооружением. Обломки дерева летали по комнате, бились о статуи и поднимали клубы пыли. Хава упала, а он на нее даже не взглянул. Банн оттащил Хаву подальше от Холта, и она, рыдая, съежилась на полу.

– Он снял все доски с двери? – перекрикивая грохот, спросила Биттерблу у Банна. Тот кивнул, пытаясь отдышаться. – Тогда отнесите записи наверх, в мои покои, – приказала она Банну и Гиддону, – пока вся монсийская стража не высадила эту дверь, выясняя, что здесь за шум.

Потом она подошла к Хаве и изо всех сил прижала девушку к себе, зажмурясь, потому что Хава то и дело меняла форму, и от этого мутило.

– Мы ничего не можем сделать, – сказала ей Биттерблу. – Хава, нам нужно дать ему успокоиться самому.

– Когда все закончится, он будет клясть себя, – прохрипела Хава сквозь слезы. – Это самое ужасное. Когда он очнется и поймет, что сорвался, будет себя проклинать.

– Значит, нам надо держаться подальше, чтобы он не мог причинить нам вреда, – сказала Биттерблу, – и тогда мы сможем уверить его, что пострадала всего лишь старая кровать.

Стражники так и не появились. Вскоре от каркаса кровати остались одни щепки, и Холт в слезах опустился на пол. Когда он начал просить прощения и каяться, Хава с Биттерблу приблизились к нему и уселись рядом, стараясь ласковыми словами снять с него бремя вины.

Следующим утром Биттерблу вошла в библиотеку с тетрадью под мышкой и остановилась перед столом Помера.