Скотт Оден - Стая воронов [litres]

– Мерзкие Одиновы дети, – шепнула она, дернув в их сторону подбородком.

Этайн вздрогнула от их недобрых взглядов. Они источали ненависть – куда более глубокую, чем обычная неприязнь зверя к человеку. Так смотрят на противника, на кровного врага, чей род хочешь истребить без остатка. Вороны еще сильнее замолотили по кресту, набрасываясь на камень крепкими клювами, несмотря даже на то, что успели сами его обгадить. Этайн чуть не рассмеялась – но капитан отдал приказ, и всадник, направив коня к основанию креста, насадил одного из воронов на копье. Остальные поднялись в воздух, но не улетели прочь, а с диким криком ринулись сквозь саксонское войско. Их карканье напоминало звук скребущих по сланцевым пластинам ногтей. Они стаей пролетели мимо повозки, в нескольких дюймах от макушки Этайн; возница, беззубый старик с щербатым лицом и редкими седыми волосами, отгонял их от себя руками. Он ругался и призывал на помощь Господа. Секундой позже один из самых злобных воронов, крупнее и худосочнее остальных, отделился от стаи и полетел к вознице. Этайн закричала, пытаясь предупредить старика, но птица стрелой вонзилась ему прямо в грудь.

Но датчан не окропило кровью. Казалось, что ворон не поранил возницу, но Этайн, к ужасу своему, заметила, как он сжимает что-то в когтях. Он что-то выдрал у старика меж лопаток: что-то туманное, неясное, напоминающее по форме человека, с треском рвущейся ткани отошло от плоти. И это убило старика. Этайн вскрикнула, когда тот схватился за сердце и упал с повозки. Ворон взмыл в небо, унося добычу, а упавшие поводья перехватил другой вскочивший на козлы солдат.

Капитан пронесся вдоль колонны с мечом наготове.

– Что у вас творится?

– Старый Бранд, милорд, – ответил спешившийся солдат, сидя у трупа своего товарища. – Наверное, сердце не выдержало.

Но Этайн знала, в чем тут дело. Она подняла взгляд к затянутому тучами небу: все еще сжимая в когтях свою призрачную ношу, ворон присоединился к своей огромной стае и закружил вместе с остальными над Бадоном. Птицы словно решили взять город в осаду – и их крик заглушал едва слышный ей пронзительный вопль человеческой души, которую рвали на части острые клювы и цепкие когти.

Бадон простоял не одну сотню лет и успел целиком провонять кровью. Ее запах бил Этайн в нос: металлический запах жидкой меди, смешанный с мокрыми помоями и серой, – выжимка гниения и жестокости основателей город. За тысячу лет до того, как Альфред Великий превратил своих саксов в завоевателей, на эти земли пришли легионы Цезаря. Они выгнали отсюда исконных обитателей, племена бриттов и таинственных круитни, вырубили древесные сады Сулис, свирепой богини вод, а римские жрецы погасили вечный огонь, горевший с незапамятных времен в ее алтаре. Их искусные каменщики воздвигли стены из тесаного камня вокруг священных мест. Они вырезали сад из мрамора и посвятили его богине исцеления Минерве, укротили горячие источники, направив их минеральные потоки в искусственные озера и фонтаны.

Но повозка выкатила на грязные улицы, и искусная работа римских каменщиков померкла за скопившимся в низинах едким желтым туманом. Городские стены оказались щербатыми, словно улыбка старой карги. Потрескавшиеся крепостные башни подпирали деревянные балки, неровные частоколы досок и грубая кирпичная кладка заплатками прикрывали щели в стенах, оставшиеся после нечастых землетрясений. Среди руин римских вилл ютились, точно падальщики, лачуги, сломанные колонны поддерживали крытые деревом и соломой крыши. Грязь, отбросы и солома скрывали замысловатые мозаики; их сложные причудливые картины выдержали тяжелую поступь Времени с трудом, повредились под копытами, колесами и коваными сапогами, пустые места между стеклянными и каменными квадратами за долгие годы заполнились грязью. Коровы слонялись по когда-то величественным галереям храма Минервы, терлись о заросшие травой руины летнего сада какого-то знатного римлянина. На окружающих город холмах расположились массивные укрепления, обнесенный стеной собор все еще скрывался под строительными лесами. Этайн подумала, что именно туда их и везут – в логово ужасного Хротмунда, лорда Бадона.

На этом пути за повозкой неотступно следовал покров желтого, воняющего тухлыми яйцами тумана, от которого першило в горле. Этайн дрожала, но не от холода. Он не проникал в сердце города, где сама земля источала влажное тепло. Нет, Этайн дрожала от охватившего ее зловещего предчувствия. В тумане бродили тени, желтые фигуры с рваными краями, словно порождение этих древних камней. Беспокойно спавшая на коленях старухи девочка застонала от боли, словно в кошмаре. Первой мыслью Этайн было не успокоить ее, а зажать бедному ребенку рот – тени повернулись в их сторону.

– Пусть она замолчит, – шепнула Этайн старухе. – Ты что, не видишь их?

Та нахмурилась, когда Этайн встала на колени. Девочка опять застонала, и фигуры потянулись к ним. Теперь она ясно их видела – они походили на draugar , беспокойных духов мертвых; их полупрозрачные лица со впалыми щеками напоминали лица чумных. Дрожа от страха, Этайн перекрестилась и сложила связанные руки в молебном жесте.

– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, – вспомнила она заученные еще в Гластонбери слова, и каждый слог отгонял призраков дальше, словно грозное оружие; она слышала злые шепотки могильных голосов.

– Клятвопреступник! – шипели они. – Отдай нам клятвопреступника!

Этайн не знала, что сказать в ответ; она закрыла глаза и взмолилась с удвоенной силой:

– In nomine…

От молитвы ее оторвало ощущение горячей слюны на щеке. Старуха разразилась чередой проклятий.

– Шлюха! – завопила она, пнув ее в спину. – Предательница! Крест она нацепила! Сучка Белого Христа!

– Нет, матушка, ты не понимаешь! Эти слова отпугивают их! Эти слова…

Повозка пошатнулась: один из данов, закованный в цепи, насклонился и схватил Этайн за волосы. Он резко потянул ее к себе и стукнул о деревянное дно повозки. Мрачное небо затмила вспышка боли; Этайн закричала, но трехпалая после осады рука дана схватила ее за горло, подавив крик. Над ней нависло покрытое шрамами лицо, в соломенной бороде мелькнули гнилые зубы. Он что-то пробормотал. Женщина позвала на помощь…

Последнее, что увидела Этайн прежде, чем мир утонул в кровавой тьме, было пронзившее щеку дана саксонское копье.

Когда наступила ночь, Гримнир выбрался из своего убежища. Разогнал кровь по жилам, размял затекшие плечи и похрустел шеей. Недовольно взглянул на багровое небо и проклял его за моросящий дождь. Он проклял мокрые деревья, под которыми не смог укрыться, покрытые мхом камни, на которых не смог отдохнуть. Проклял вершину холма, на которой стояла когда-то крепость, а теперь остался лишь круглый фундамент. Потом размахнулся дальше: проклял каждую деревню, поле, усадьбу и пастбище, которые отделяли это проклятое место от осадной линии Брода Нунны. Не жалея яда, он проклял Уэссекс, английскую землю целиком и все земли поднебесные.