Скотт Оден - Стая воронов [litres]

– Но ведь погибнут невинные?

– Невинные? Разве не они отвергли вас и кинулись в объятия вашего недруга, Распятого Бога? Разве не они выжгли ваши рощи и опрокинули ваши камни? Разве не они охотятся за последними верными вам людьми? Невинные? Пф!

Настала тишина. Потекли, словно песчинки песочных часов, минуты. Наконец послышался громкий вздох, и мир застыл. Корявый дуб дрогнул, его ствол изогнулся – дух Пастуха покинул его. Гримнир почувствовал знакомый прилив сил, даже сильнее, чем прежде, будто под землей кто-то пробудился от долгого сна; потянулся и распрямил затекшие руки и ноги, ожил, разорвав корни и почву.

– Да будет так, – сказал гулкий голос под ногами у Гримнира.

Тот обернулся к Бадону. Он скорее услышал, чем увидел, как взвились в небо сотни птиц, облюбовавших карнизы и крыши города; почти одновременно завыли от страха все его дворняги.

Под вопли и крики тревоги Пастух холмов глубоко под землей шатал кости Имира.

Когда ее подвесили на кандалах, кровь застыла в жилах Этайн, она беспомощно смотрела, как Хротмунд и его прислужник с крысиным лицом Фордрэд во славу Божью превращают зловещий собор в бойню. Начали они с несчастных пленников из Брода Нунны.

– Прекратите, ради всего святого! – взмолилась она, когда двое дородных тюремщиков притащили из подвала к алтарю первого искалеченного дана. – Они достаточно страдали! Пожалуйста!

Никто не обратил на нее внимания. Хротмунд помолился и велел дану каяться, а Фордрэд приковал его к стойке и взял в руки шипастый хлыст. Он ударил тридцать девять раз – столько же вынес Христос; к тридцать девятому удару дан еле дышал, а сквозь кровавое месиво на его спине белели ребра и позвоночник. Этайн с ужасом смотрела, как Фордрэд берет кривой проволочный венец с колючками из черного железа и прибивает его к черепу бедняги. Дан бился в судорогах, на его губах выступила красная пена. С тихим вздохом отделилась от тела и исчезла в воздухе невидимая тень. Этайн повисла на цепях.

– Следующего! – приказал Хротмунд.

И так они привели в собор и замучили до смерти всех мужчин, женщин и детей, плененных под Бродом Нунны. Когда стражники протащили мимо Этайн знакомую старуху, она разрыдалась; несмотря на старость лет, та не пала духом и не дрогнула. Хротмунд велел ей покаяться, и она в ответ плюнула ему в лицо, а потом попыталась пнуть Фордрэда в пах, когда тот привязывал ее к дыбе, и укусила стражника, который хотел закрыть ей рот. На первые несколько ударов бичом она отозвалась крепкими ругательствами и обещанием возмездия от рук Одина. К двадцатому удару она замолкла, к двадцать пятому ее безжизненное тело обмякло на дыбе.

– Мы положим их трупы на твой костер, ведьма, – произнес пьяный от запаха крови Хротмунд. – Пусть смотрят, как ты горишь!

Следующим привели Скьельда, который и так уже был на пороге смерти; Этайн взмолилась Всевышнему о милосердии – и поблагодарила, когда тот даровал его: душа Скьельда отлетела еще до того, как Фордрэд начал его пытать.

– Неважно, – сказал Хротмунд. – Приведите последнего, этого дьявола Оспака!

Стражники поспешили выполнить приказ господина, несмотря на поднявшийся за стенами собора страшный крик. Духи зашептали и завыли, будто почувствовали что-то потустороннее.

Овладевший телом Хротмунда ивовый дух улыбнулся.

– Слышишь их? Старые боги кричат, алкая моей крови. Они цепляются за вуаль меж мирами, скребут землю лапами, будто ногтями. Я чувствую, как они тянут мою душу! Демоны! Но каждая пролитая капля крови язычников приближает их конец, а каждый язычник, которого я обрекаю на вечные муки, Его питает! – он поднял окровавленные руки к небесам, к распятию. – Восславь его вместе со мной, дитя!

И Хротмунд запел странным резким голосом:

Неимоверное лицемерие Хротмунда разъярило Этайн.

– Глупец! – она забилась в приковавших ее к столбу цепях. – Безбожное создание! Я заклинаю тебя, возвращайся обратно в свою рощу и оставь мир людей в покое! Так-то ты несешь слово Божье? Через пытки? Предаешь души данов вечным мукам, когда истинный слуга Божий изо всех сил старался бы их спасти! И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари; вот что велел нам Господь!

– Верующий в Него не судится! – Хротмунд обернулся. – Не заклинай меня, дитя, ибо я не дьявол! Я читал труды святых апостолов. Предаст же брат брата на смерть, и отец – детей; и восстанут дети на родителей и умертвят их. Претерпевший же до конца спасется! Я претерплю, ведьма! Претерплю до конца и спасусь! И не пощажу ни одного язычника, как и велел Господь Всемогущий! Их кровь заполнит крещенские купели, и я смою с себя тысячи лет грехов! Приведи Этельстана, немедленно! – крикнул он изумленному Фордрэду.

– Милорд! – Фордрэд ринулся прочь от алтаря.

На несколько долгих мгновений в соборе повисла тишина. Этайн успокоилась, на нее снизошло умиротворение. Речь Хротмунда открыла ей мотивы предательства ивового духа.

– Не так уж привлекает тебя красота веры Хротмунда, верно? Ты ищешь в Божьем слове спасения души для самого себя. Что ты увидел, когда этот бедняга умер у тебя на глазах? Он показал тебе истинную любовь Христа – или доказал существование Ада, в который попадают неверующие в Него?

– И то, и другое верно.

– Верно для людей, – покачала головой Этайн. – Но тебя не сможет спасти даже сам святой Иоанн Креститель, пусть даже он окрестит тебя в реке Иордан. Я говорю не о твоем пристанище – ведь душа Хротмунда давно уже отлетела к вратам небесным, – а о тебе , ивовый дух… Спасение души – лишь для людей. Не для тебе подобных. Ты не получишь награды за свои труды – лишь долгие, тоскливые сумерки перед наступлением беспросветно темной ночи.

– Неправда, ведьма! – возразил Хротмунд, с его губ сорвались капли слюны. – Я видел свой конец! Когда я избавлю эту землю от языческой порчи, я пойду к королю и покаюсь, я буду поститься и возносить молитвы Господу, а с восходом дня летнего солнцестояния приму Святое Причастие. Когда меня помажут миром, я сброшу эту оболочку и присоединюсь к Господу на небесах! Мне виделось это во снах, а сны меня никогда не обманывают!

Огромные двери собора распахнулись, и Хротмунд обернулся. Охранники толкали перед собой одноглазого Оспака. За ними по пятам вошли саксонский капитан Этельстан и скользкий Фордрэд, подергивающий своим крысиным носом.