Скотт Оден - Стая воронов [litres]

Она пробралась, грохоча и скрипя кандалами, к центру поперечного нефа; она слышала и другие звуки: булькающее дыхание, приглушенные молитвы, тихое ритмичное пение духов. Обломки загромыхали и сдвинулись, пламя накинулось на старую древесину. В воздухе стояла резкая вонь дыма, каменной пыли, крови и обуглившейся плоти. Этайн закашлялась и сплюнула. Недалеко от себя, между алтарем и поперечным нефом, она заметила Фордрэда. Он лежал на спине, на его ногу – от бедра до колена – обрушилась часть потолка. Блеклая фреска была вся заляпана алой кровью. Острый, как датская секира, плоский камень разрубил крысиное лицо тюремщика пополам. Этельстана поблизости Этайн не заметила.

– Оспак? – нарушила она тишину. И не услышала ответа. Этайн позвала громче: – Ярл Оспак?

На этот раз послышался слабый голос.

– Сюд-да, девочка.

Неподалеку от трупа Фордрэда шевельнулась рука. Этайн вскочила на ноги и, таща за собой цепь, подобралась ближе. Одноглазого дана придавило балкой; и хоть он и выбрался из-под нее, Этайн поняла, что жить ему осталось недолго. Она опустилась на пол рядом с ним.

– Что… Чем тебе помочь? – произнесла она со скорбью в голосе.

Оспак слабо ей улыбнулся.

– Я бы расцеловал тебя за рог медовухи. Но раз уж в этом сраном городе его не найти, давай-ка лучше снимем с тебя кандалы, – даже сломанными окровавленными пальцами он все же сумел сломать ее оковы. Они тяжело рухнули на пол. Затем он заглянул ей в лицо единственным зрячим глазом и покачал головой. – Не смотри на меня так. Что за нелепая смерть. Это лучше, чем умереть под пытками, но все же… не на такую смерть я надеялся. Ни славы. Ни почета. Она не привлечет сюда валькирий – придется мне явиться в чертоги Всеотца попрошайкой… – у Оспака перехватило дыхание.

Этайн сжала его руки.

– Христос примет тебя как брата. Тебе нужно просто попросить Его благословения.

Старый ярл рассмеялся.

– Я буду плохим гостем за столом твоего Белого Христа. Думаю, что мои песни там никому не по вкусу, – тело дана вдруг сотряслось от кашля. Этайн оторвала от подола рубахи полоску ткани, утерла выступившую на губах Оспака кровавую пену и погладила его по крутому лбу. – Один отомстил за всех нас, – пробормотал он.

– Да, – кивнула Этайн.

Продолжить она не успела: позади кто-то резко вздохнул, и послышался режущий ухо голос Хротмунда:

– Богохульство!

Лорд Бадона вышел из облака дыма; ивовый дух остался цел, но его сосуд выглядел оборванным и калечным, а придававшие ему живой вид чары ослабли. Из ран не сочилась кровь, а кожа посерела от касания смерти. Его глаза горели, лицо превратилось в омерзительную покрытую пеплом и пылью маску. Он переступил через труп Фордрэда.

– У меня отмщение, – произнес он. – Ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них.

Он нагнулся и поднял деревянную булаву с бронзовыми шипами.

– Отмщение свершилось – но не твое, – ответила Этайн. Собравшись с духом, она поднялась на ноги и встала между Хротмундом и Оспаком. – Ты их не слышишь? Голоса ландветтир , духов, которых ты предал? Они называют имя твоего палача.

Хротмунд вскинул голову и прислушался.

– Cucullo Tectus? Yr un-Chwfl? Гримр? Я знаю, о ком они говорят. О том, кто скрывается под капюшоном, потомке Проклятого рода и сыне Балегира. Эта тварь скитается в одиночестве далеко на севере…

– Нет! Это он похитил меня. Это он провел меня под темными ветвями Иггдрасиля из датской Зеландии в Уэссекс. И это он убил твоих людей у Брода Нунны. Он идет за мной.

Как ни силился Хротмунд, он не смог скрыть страха за усмешкой.

– Значит, он идет на смерть, – он перекрестился и указал булавой на распятие, все еще свисающее на сломанных балках под сводчатым потолком алтаря. – Господь во славе своей защитит меня от грязных лап оркнея и черной магии его бессильных богов! На мне доспех Господень!

– Ты украл и доспех, и славу, – ответила Этайн. – Они бессильны против него. Он уже идет!

Лорд Бадона схватил ее за волосы.

– Но он не успеет тебя спасти, дьявольское отродье!

– Отпусти ее! – прорычал Оспак, вцепившись ему в лодыжки. Булава Хротмунда опустилась на его висок, и рык сменился хрипом; бронзовые шипы разорвали кожу и раскололи череп Оспака, словно скорлупу.

Этайн закричала и забилась в руках одержимого; она с шипением пыталась пнуть его в пах, напрасно скребла по его сжатому кулаку.

– Ублюдок!

– Где же твой Воин в капюшоне, ведьма? Где твой Гримр? – Хротмунд оттащил ее к центру поперечного нефа, чтобы она хорошо видела распятие над ними. Там ярче всего горели огнем сухие балки потолка и битум, скреплявший раньше части верхнего ряда окон. – Пусть приходит! Я у него на глазах раздроблю твои кости и брошу тебя на костер, а после отправлю в Ад и его! Зови его! Зови своего ничтожного спасителя на помощь! Давай же, ведьма…

Повисшая вдруг гробовая тишина заставила замолчать и Хротмунда. Воздух вокруг стал душным и влажным, как перед летней грозой. Этайн тоже это почувствовала. Она прекратила дергаться. Духи перестали шептаться, но не исчезли. Они смотрели. Выжидали.

А потом сквозь громкий треск горящих балок послышался знакомый звук: низкий мрачный смешок.

– Теперь я вижу, что Старик имел в виду.

Хротмунд резко развернулся и встал к поперечному нефу спиной, прижав Этайн к груди. Его левая рука легла ей на горло. За стеной огня сидел на куче булыжников посреди разрушенного нефа Гримнир. В дымной пелене его глаза казались угольями. Он взмахнул обнаженным лезвием сакса.

– Она не твоя, клятвопреступник, убери от нее свои грязные лапы!

Хротмунд замер, Этайн почувствовала, что по его спине бегут мурашки. Однако когда он заговорил, в голосе зазвучало презрение.

– О, какие манеры для сына Балегира! Как трогательно!

– Манеры? Пф! Она моя, жалкий ты увалень. Я ее украл, честно и справедливо, и сейчас заберу обратно!

– Только с моего позволения, оркней, – Хротмунд схватил Этайн за шиворот и пнул по ногам, заставляя упасть на колени. А затем занес для удара палицу. – И я не чувствую приступа благородства.

Словно разжатая пружина, Гримнир подскочил и спрыгнул к подножию завала. Сквозь неровные дыры в крыше собора хлынули потоки света и тени, тонкие и седые, как борода старика.

– Ты столь надменен, о ивовый человечек, – на губах Гримнира заиграла недобрая угрюмая ухмылка. – Такой самоуверенный и горделивый. Ну посмотрим.

– На колени, тварь! На колени и моли Бога о прощении! Проси о милости, и, может быть, твоя черная душа еще спасется от Адских мук!

Гримнир помрачнел. Прищуренные глаза загорелись яростью, он вытянулся в полный рост. Тени вокруг него сгустились, он пошел вперед, огибая огонь; Этайн слышала, как бормочут в ужасе невидимые духи.