Скотт Оден - Стая воронов [litres]

Снаружи наползала на усыпанный галькой берег тьма. Над Северным морем все еще завывал ветер, но дождь почти утих, и молнии били уже не столь яростно. В хижине потрескивал огонек: выгорал и синел, оставляя плясать на стенах тени.

– Только потом я узнал, как отомстил ему Бьярки. Тогда я еще был на Востоке. Резать византийцам глотки оказалось выгодно. Ну а Бьярки – наполовину дан, и может сойти за одного из них. Он возвращается к народу своей матери, и там его примечает Хротгар. Между нашими народами древняя вражда, и этот мелкий слизняк хорошенько ее подкормил, обернув против Хротгара. Бьярки стал одним из его ближайших советников. Пять раз сменились времена года. На шестую зиму даны собрались под предводительством Бьярки и устроили Хрунгниру засаду, – Гримнир потряс головой. – Несчастный балбес! Выяснилось, что мелкая тварь хорошо изучила его повадки.

– Он заманил его женщинами, – сказала Этайн. – Датчанками.

Гримнир кивнул.

– Жены и дочери данов сыграли роль рабынь. Ублюдок Хрунгнира пускает слух, будто по Скагераккскому проливу поплывут работорговцы: часть туго набитых товарами торговых кораблей, которые везут товар в Борнхольм. Услышав это от своих лазутчиков, мой брат решает испытать удачу и снаряжает девять волчьих кораблей, надеясь вернуться домой с добычей, – узкие глаза Гримнира блеснули в темноте. – Ловушка данов захлопнулась: они оттеснили его к побережью Ютландии, загнали вглубь страны, в торфяники, и уже там прирезали. На этом клятом болоте мой народ потерял последнюю надежду на будущее, а все потому, что мой братец – Имир его побери! – думал хреном!

Гримнир поднялся, заметался по маленькой хижине, забряцали в длинных волосах серебряные и костяные бусины. Он сжимал и разжимал когтистые руки.

– Двое добрых парней пережили бойню и принесли весть о ней на восток. Сказали, бой был равный. В тот день клинок Хрунгнира спел погребальную песнь многим данам. Он уже почти прорвался, но Бьярки как-то зашел со спины и отрубил ему топором ведущую руку. Как по маслу отмахнул. Но у моего братца хватало огня в сердце. Ха! Говорили, это была лютая схватка, у него из плеча хлестала черная кровь… Он вцепился Бьярки в глотку и начал его душить, в то же время давя второго дана – у того черепушка раскололась, как яйцо. А потом этот сраный ублюдок Бьярки поднял топор и рубанул Хругнира по шее. Только с третьего раза сладил. И все равно я бы спустил это людям Хротгара – я считаю, битва была честной, – но они, на радость Дауфи, отпраздновали победу тем, что подняли окровавленную голову моего брата на копье, а такое нельзя стерпеть. Мы с Гифром вернулись, и я стал вождем. Я хотел мести, но нас осталось лишь тринадцать. Мы придумали хитроумный план мести… Ты сказала, что видела, чем все это кончилось.

– Но я не понимаю, как я это увидела, – ответила, помедлив, Этайн. – Еще с Брода Нунны мне видится всякое. Странные вещи: свечения, духи, призраки. Может, что и демоны. Наверное, после удара по голове…

– Скорее, после Пути Ясеня.

– Но на этом твоем Пути со мной все было в порядке. Даже если мы и правда прошли им, я сошла с него невредимой.

– Что, правда? – Гримнир остановился и фыркнул. – Невредимой? А ты все та же маленькая тупица, а, подкидыш? Ни один смертный не может пройти по ветвям Иггдрасиля и остаться, как ты говоришь, «невредимым». Его корни пьют из колодцев Судьбы, Мудрости и Смерти. Наверное, боги отметили тебя с какой-то великой целью. Кто знает?

– Я ношу на себе метку лишь одного Бога, Бога Израильского – благословенного Господа Вседержителя.

Этайн начало незаметно клонить в сон. Она укуталась в рваное одеяло, укрывшись им от холодного воздуха, от которого не спасал дверной занавес.

– Что теперь со мной будет? Я все еще твоя пленница?

– Ты свободна, как мы и договаривались, – ответил Гримнир. – Иди куда хочешь, подкидыш.

– Даже… даже с тобой?

Гримнир покосился на нее, но ничего не сказал.

– Дома у меня нет, – продолжила Этайн. – Родных тоже. Мой единственный друг умер пятнадцать лет назад. Ты… Кое-то случилось, когда ты увел меня из той пещеры в Зеландии. Если бы за день до того ты сказал мне, что я увижу столько черной магии, сколько я повидала с тобой, я бы подумала, что ты лишился рассудка, – с тех пор не прошло и дня, чтобы я не думала то же о себе. Я бы процитировала тебе труд Святого Августина, который называл веру в любых божеств, кроме Единого Господа, языческими заблуждениями. Я бы рассказала, что, по законам Церкви, колдовство считается преступлением против Бога. И я бы помолилась о твоей бессмертной душе. Но я не могу отрицать того, что видела, – и не могу назвать это проделками Дьявола. Ты вытолкнул меня на эту дорогу, сын Балегира, и я хочу видеть, куда она меня приведет.

– Ты обуза! – сказал Гримнир. – Зачем ты мне нужна – ты камень на шее!

– Ты не Бьярки, тебя с человеком не спутаешь, – ответила она. – А если он скрывается среди людей, то я стану твоими глазами и ушами. Давай начнем заново, с чистого листа – tabula rasa . Никаких долгов и угроз.

Гримнир взвесил ее слова.

– Если отстанешь, ты сама по себе, подкидыш. Я не полезу за тобой в огонь, как это было в Бадоне.

– По рукам.

Гримнир потянулся, хрустнув костями, и пошел к выходу. Потянул носом сырой воздух. Веки Этайн налились свинцом, она моргнула. И услышала, как он ворчит под нос:

– Значит, вот что за игру ты затеял, да? Пусть так! Пусть бушует ветер и грохочет гром! Что до них сыну Волка и Змея? В воздухе пахнет скорой кровью! Сломаются копья, треснут щиты! – он обернулся к Этайн, и на его лице расцвела свирепая улыбка веселья. – Если хочешь посмотреть, куда приведет тебя дорога, то лучше отдыхай, пока можешь, подкидыш. С отливом отплываем в Дублин – хотел бы я посмотреть на человека или бога, который попробует меня остановить!

Укутанное грозовыми тучами небо рассекла молния, и, даже засыпая, Этайн не могла избавиться от чувства, что боги его услышали, как и в тот раз, когда Гримнир клялся отомстить.

Гэльское королевство Лейнстер, юг Дублина

1014 год от рождества Господа нашего Иисуса Христа

Бушует в ирландской ночи ужасный шторм: сотрясает землю гром, будто бьет по божественной наковальне гигантский молот, разбивают багровое небо на осколки яростные молнии, гонит буря вперед острые, словно ножи китобоев, ледяные струи дождя. И через десятки лет не забудут крещеные гаэльцы эту ночь – ночь, в которую ведьмы и черти верхом на ветрах сыпали проклятиями и отрекались от Христа; ночь, в которую мертвые восстали из могил, а прислужники Люцифера выкрадывали из колыбелек детей. Ночь легенд и предрассудков.