Наталья Осояну - Звёздный огонь [litres]

Крейн ответил не сразу. Он перевернул страницу – одну, другую, – потом почесал переносицу, задумчиво прищурился и обвел собравшихся за столом друзей и помощников странным взглядом.

– На острове Зеленого великана, – медленно проговорил он, – я тебе соврал, Хаген. Когда ты спросил меня, что в клане Феникса говорили об Основателях, я ответил – много и ничего. Это неправда. Точнее, лишь часть правды. О них и впрямь говорили редко, и легенду о падении Пламенного рассказывали редко, но… – Он вдруг зажмурился, резко поднял руки и подался назад. Хаген почувствовал волну горячего воздуха и машинально придвинул тетрадь Звездочета к себе – было бы жаль ее потерять в огне. – Но когда рассказывали, то одну из главных ролей в ней играл Капитан.

– Не Капитан Цапля, – сказал крылан, понимающе кивнув. – И не Ворон.

Крейн – точнее, Фейра – встал и подошел к окну.

– Да. Просто Капитан. – Теперь в его голосе звучала тоска, от которой у пересмешника защемило в груди. – Честно говоря, я не придавал этому значения и даже не вспоминал об этой детали, пока вы с Кузнечиком не раздобыли столь необычный трофей в доме Звездочета. Даже тогда я не сразу вспомнил… Так или иначе, если и впрямь предположить, что легенда в большей степени правдива, чем кажется, – какие выводы мы можем сделать?

– Вороны должны все помнить, – сказал пересмешник. – Они Бдительные. Они все знают. Им не нужны были живые летописи, Соффио, чтобы сохранить собственную историю и… сделать ее тайной для всех остальных.

– Почему же они молчат? – спросил Умберто. – Почему они молчат вот уже три тысячи лет? Я никогда не поверю, что небесные дети могут добровольно отказаться от власти, особенно если она им принадлежит по закону. Но они все же это сделали… в чем причина?

В грехе Капитана Ворона, понял пересмешник. В том, что случилось три с лишним тысячи лет назад. Некое событие заставило весь клан Корвисс отказаться от власти над остальными небесными детьми и отправиться Дорогой печали.

Путешествие затянулось…

– Я попросил Нами разыскать среди древних легенд что-нибудь похожее, – сказал феникс. – Что-нибудь, вызывающее много вопросов и не дающее ни одного ответа. Он жаловался на нехватку времени – должен признать, жаловался вполне справедливо, – и все-таки сумел выполнить мою просьбу. Он отыскал странную историю о Вороне на берегу Черной реки, я ее раньше не слышал. Давным-давно один мудрый ворон летел над рекой и увидел, что волны вынесли на берег много всякой всячины – какие-то щепки, тряпки, старые кости… Соплеменники ворона не обращали на этот мусор внимания, но он отличался неуемным любопытством и, сунув свой длинный клюв в кучу мусора, отыскал в ней щепку, не похожую на остальные. Он воткнул ее в землю, а сверху приспособил найденный в той же куче маленький череп и украсил это дело обрывком темно-синей ленты, закрепив его сломанной брошью в виде зубчатого колесика. Закончив трудиться, он щелкнул клювом, и его творение обернулось птицей… Какая это была птица, по-вашему?

– Ласточка, – растерянно проговорил Джа-Джинни, когда Крейн-Фейра умолк и выжидательно уставился на них. – Он… создал Ласточку? И кого еще, если верить этой сказке, Ворон сотворил из бесполезного мусора?

– Всех, кроме Феникса, – ответил крылану капитан. – Сказка длинная, подробная и крамольная – я бы сказал, она куда хуже истории о Капитане Вороне. По отдельности они кажутся придуманными, но вместе выглядят чем-то бо́льшим. Или, если уж быть точным, обрывками чего-то большего. А вот, кстати говоря, еще одна интересная история. – Он недолго помолчал, собираясь с мыслями, потом продолжил: – Было это в те времена, когда некто научил людей видеть сокрытое. В городе Террион, что на острове Ки, жила девушка, славившаяся по всей округе как умелая рукодельница. Однажды пришел к ней незнакомец и сказал: «Полотно мое истончилось, и желаю я, чтобы ты соткала новое». «Ни одна ткань не может служить вечно, – ответила мастерица. – Я не смогу тебе помочь». Разгневался тогда незнакомец и повторил свою просьбу еще дважды, и оба раза девушка ответила отказом. И тогда сломал он прялку ее, сжег дотла ткацкий станок, а иглы и нити выбросил с обрыва в бушующее море. Так лишился город Террион лучшей своей рукодельницы, и еще долго не появлялось там мастерицы, которая могла бы с ней сравниться.

– А вот это, кажется, я понимаю лучше всех вас, – сказала Эсме, вновь преодолев смущение. – Она не рукодельницей была на самом деле, а целительницей. Полотно… прялка… все это напоминает то, чем я занимаюсь, когда проникаю в сердце-суть. Я восстанавливаю то, что было разрушено. Чтобы залатать дыры, нужна нить, которую я беру из… э-э… источника целительской силы, чем бы он ни был на самом деле. Видимо, она отказалась исцелить его болезнь и погибла. Впрочем… – Она помедлила. – Что она ему сказала – «ни одна ткань не может служить вечно»? Нет-нет, он не был болен. Он хотел вернуть утраченную молодость. Такая просьба убивает целителя вернее любого оружия.

– А первая фраза – ты ее не придумал, Кристобаль? – спросил Джа-Джинни. Крейн покачал головой. – Было это в те времена, когда люди научились видеть сокрытое… Выходит, вскоре после падения «Утренней звезды»?

– Или до него, – заметил Умберто. – Вряд ли между нарушением запрета Буревестника и наказанием прошли считаные дни – уж скорее годы, а то и десятилетия.

– Жаль, в этой сказке нет ни единого намека на то, кто же учил людей сокрытому, – сказал Крейн. – Да и суть запрета остается непонятной. Нами как-то сказал мне и Эрдану, что люди задолго до пришествия основателей пользовались огнем – и это правда. Летать быстрее ветра не умеет нынче никто. А что касается умения «видеть сокрытое», так не мешало бы для начала сообразить, о чем именно идет речь.

– Как все сложно… – скривился Умберто. – Легенды, запреты… а где же сокровища?

– Если называть сокровищем истину, – с усмешкой ответил Крейн, – то ее расположение нам и предстоит выяснить. Быть может, тогда и легенда о Капитане Вороне станет понятнее.

Хаген посмотрел на тетрадь, лежавшую прямо перед ним, и, повинуясь внезапному порыву, открыл ее на первой попавшейся странице.

«…Помрачнел Капитан Ворон, словно туча: видел он, как летают по небу те, кто совсем недавно ползал по земле, точно черви.

– Хорошо же! – сказал он. – Значит, люди научились летать сами, и поэтому увидят они самые большие крылья из всех, что есть у нас…»

– Искусай меня медуза, – сказал он очень тихо, но все услышали.

Торопливый, резкий, немного неряшливый почерк был ему хорошо знаком. Он лишь несколько раз видел бумаги, написанные этой рукой, но запомнил их, как запоминал все, связанное с очередным заданием Пейтона Локка. Странное дело – он хорошо знал, что дар Цапли действует только лицом к лицу, но сейчас буквы на бумаге завладели его сознанием и волей ничуть не хуже, чем слова, произнесенные вслух.