Гай Орловский - Ричард Длинные Руки. Церковь и демоны

В мозгах стало жарко. Я сцепил челюсти, но передо мною в пространстве зависло нечто вроде овального окна, а по ту сторону рассмотрел внутренности моего кабинета, который от этой спальни до выхода отделяют два небольших проходных зала.

Жар нарастал, я сделал движение, пригнулся и переступил через грань, но, похоже, поторопился, увяз в плотном, как клей, воздухе, если это воздух, и лишь спустя пару долгих и мучительных секунд шагнул на ту сторону.

Окошко за мной мгновенно исчезло. Само, я не успел и подумать, просто силенок не хватило держать так долго. Кольцо кольцом, но управляю им я, и пока что получается весьма хреново.

Я в кабинете, рядом мой стол с бумагами, а у дальней двери в коридор дремлет на стульчике Хрурт.

Я постоял в неподвижности, сердце колотится, а легкие жадно хватают воздух. Хрурт вздрогнул, вскинул голову и посмотрел на меня дикими глазами.

– Ваше величество?.. Я не учуял, как вы вошли!

– Все в порядке, – бросил я.

Пока за столом руки-ноги отходили от дрожи, успел подумать, что теперь у меня аж два кольца для переноса. Срабатывают по-разному, это как если гвоздь можно забить молотком, а можно и обухом топора, что, вообще-то, предназначен для другой работы.

Все равно второе никому не отдам, мелькнула мысль. Нельзя развращать людей магией, пусть самолеты изобретают, а также массовую и доступную всем сословиям телепортацию!..

Да и вообще, только дурак отдает кому-то хотя бы часть преимущества, а я позиционирую себя как мудрого и дальновидного правителя.

Перевел дыхание, надел на лицо лучезарную улыбку и вышел в коридор, медленный и с государственной задумчивостью на челе.

Гвардейцы подтянули животы, в глазах вопрос: не велю ли сопровождать, я покачал головой и пошел к лестнице.

Внизу женщины старательно и лучезарно улыбаются, строят глазки, поглядывают кокетливо, среди них мелькнуло аристократически утонченное лицо Мишеллы, я кивнул ей, выделяя из толпы, она улыбнулась сдержанно и опустила веки.

Увидев меня издали, в мою сторону направился Келляве, мелькнул Кенговейн, но тут же исчез.

Келляве поклонился с пяти шагов, я сделал ему знак, чтобы шел рядом, все в рамках протокола, придворные выжидающе смотрят со всех сторон, стараясь не пропустить ни единого моего жеста, выражения лица или каких-то изменений в походке.

Келляве поглядывал на меня искоса, но помалкивал, я кивнул подбадривающе, он вздохнул и со слабой улыбкой развел руками.

– Как же все здесь сложно… Но не для вас, правда? Вы-то скулите зря. Императором быть неплохо. А четыре любовницы… это заметный знак для империи, что дела в ней в порядке.

Я спросил с интересом:

– Прямо вот так знак?

– Видимый издалека, – подтвердил он. – И понятный даже умным. Всем издали видно, что ничто нигде не горит, можно пить, гулять и по бабам. Народу и людям нужны понятные ориентиры.

– Это мои любовницы в виде таких ориентиров?

– Пусть знаки, – ответил он уступчиво. – А вот когда одна, а то и вовсе только жена, то в империи что-то не так. Такой император весь в делах, а если в делах и заботах, то у него какие-то проблемы. Кто же станет заниматься делом, когда и так хорошо?.. А если проблемы у императора, то и у державы… Так что ваши четыре любовницы показывают народу, что в империи все хорошо, все хорошо, ваше величество. А как на самом деле, это уже государственная тайна.

Я сказал с сарказмом:

– Может, мне как-нибудь пьяным пройти по улицам, горланя непристойные песни?

– Простой народ в вас влюбится, – заверил он. – Может быть, как-нибудь после скучного и занудного совещания стоит, а?

– Простой народ, – напомнил я, – пока что еще ничего не решает. Так что его любовь отложим до прихода демократии.

Он зябко передернул плечами.

– Надеюсь, это страшное время, которым так пугаете, никогда не настанет.

– Может, и не настанет, – согласился я. – Демократия тоже одна из стадий развития общества. Вообще-то, можно пропустить или перепрыгнуть в более развитый и культурный тоталитаризм, но это уж как получится…

– Герцог Гуммельсберг, – прервал он. – Вон там с группой вельмож… Позвать?

– Сам увидит, – ответил я. – От взора сэра Альбрехта ничто не ускользнет.

– Он видит не только шляпы, – согласился он. – Шляпу вообще-то он больше показывает.

– Мы многое делаем напоказ, – ответил я. – Разве эта прогулка необходима нам? Она, будь он неладен, нужна протоколу!

Он хмыкнул, но смолчал, а тот, о ком говорим, словно услышал или почуял, повернулся в нашу сторону. Я сразу ощутил на себе его внимательный и как бы ощупывающий взор, но продолжал двигаться в прежнем направлении и заметил, что Альбрехт коротко распрощался и быстрыми шагами пошел в нашу сторону.

Я нарочито замедлил шаг, Альбрехт эффектно сорвал шляпу и, раз уж за нами наблюдают сотни пар глаз, элегантно замахал перед собой плавно-резкими движениями, одновременно красиво пританцовывая, что должно означать бодрость тела и духа, а также готовность со всем рвением.

– Сэр Альбрехт, – сказал я жирным голосом, – вы можете присоединиться к нашей прогулке. Что у вас за такая озабоченность на челе?.. Чело – это как бы лоб, но лоб есть у всех, а у вас он еще и чело!

Альбрехт недружелюбно покосился за ползущую за нами с Келляве цветную толпу придворных, сказал сдержанно, заметно понизив голос:

– Еще в одном королевстве захватили трон… в Гасринии!

– Бескровно? – уточнил я.

Он посмотрел с неудовольствием.

– Если бы бескровно, то я бы, согласно вашим странным установкам, и внимания не обратил! А так трупами завален дворец, да и на улицах города их немало…

– Нехорошо, – согласился я. – Зарезали всю королевскую семью?

– Король еще не вышел из пещер, – доложил он. – Это соперничающие кланы столкнулись в схватке за трон!

– Жаль, – рассудил я, – лучше бы короля. Видимо, я все-таки республиканец где-то там, в глубинах моей мохнатой души. Династии нужно искоренять!.. Тормозят эволюцию и внушают ложные надежды на устойчивость мира.

– А на самом деле?

– Загнивание, – отрезал я. – Что в конце концов и выливается вот в такие бесчинства, когда только трупы…

– Нехорошо, – поддакнул Альбрехт уж слишком с готовностью. – С трупов налоги как-то брать еще не научились. Хотя ваше величество многое умеет…

Келляве пробормотал:

– Этих мятежных королевств все больше…

– Мятежные не королевства, – уточнил я, – а короли. Или претенденты. Население думает о семьях, огородах, жене соседа, и самые дикие амбиции ограничиваются околицей родной деревни.

По лицу Альбрехта промелькнула гримаска неудовольствия. Упоминать простолюдинов как бы дурной тон, хотя вообще-то девяносто девять из ста в любом королевстве как раз простолюдины, но почему-то у них нет права голоса… что вообще-то нехорошо, но раз уж император здесь я, то это хорошо и правильно.