Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Спасибо… – еле выдохнула Зерги и ощупью потянула к себе одеяло. – Ох, какое же тебе спасибо… By Got, как мне было плохо… и как стало хорошо! Ты прости меня. Пожалуйста, прости. Я не могла иначе, я б, наверное, с ума сошла, айе. Ты не поверишь, Жуга, но я… Жуга? Жуга?

Травник не ответил.

Зерги коснулась его щеки и отдёрнула руку, будто обожглась. Укусила себя за палец, посмотрела на восток, алевший во всю ширь, и снова повернулась к травнику.

– Прости, лисёнок, – тихо сказала она. – Я хотела тебе помочь, и я тебе помогу. Не знаю, что ты задумал, но я помогу. Может, не надо, но я это сделаю. Айе.

Когда через минуту или две крик хищной птицы взрезал тишину, травник не открыл глаз и не видел, как ястреб устремился в небо, превратился в точку и исчез. И когда белый волк завыл в щебечущей птичьими голосами стылости летнего утра, он не пошевелился.

Он спал.

Вечерний Эмден походил на огромную собаку, которая лакала воду, положив две каменные лапы по обе стороны залива. В устье реки было темно от кораблей и лодок: причалов не хватало, суда стояли на рейде, ожидая очереди на погрузку и разгрузку, туда-сюда сновали многочисленные лихтеры. Однако кнорр – норманнский парусник старой постройки – это не остановило: он как шёл полным ходом, так и продолжал идти. Фиш-гукеры и шлюпки прыскали с его пути, как пескари от щуки. Весь его мирный вид, отсутствие на палубе бомбард и кулеврин никого не могли обмануть – то был корабль-агрессор, потомок скандинавских драккаров, три века наводивших ужас на Европу, он только символически считался торговым. Один его силуэт заставлял зеландские сердца сжиматься от предчувствия беды. Причалы ему были не нужны. Гребцы не убирали вёсла, пока кнорр не врезался в пологий берег и с наждачным шорохом не лёг на песок плоским днищем, чуть кренясь на левый борт.

Яльмар Эльдьяурссон спрыгнул на землю, не замочив ног, поскользнулся, устоял и зашагал вперёд, мимо длинного ряда причалов, даже не оглядываясь, идут ли за ним его спутники. А они шли.

Несмотря на поздний час, было жарко. Солнце пекло во весь дух, редкие облачка обходили его стороной, лёгкий ветерок, дувший с моря, тоже не приносил облегчения.

В первой же таверне, у которой вместо вывески над входом висело нечто жестяное, напоминающее клёпаный гроб, норманны вызвали переполох. Девчонки-прислужницы забегали, половина посетителей похватали плащи и шляпы и поспешили убраться, остальные насторожённо притихли. Впрочем, и они ушли, как только прикончили выпивку. Хозяин, однако, удивления не выказал. Трубка, цветастый шейный платок, шкиперская борода, матросские бушлат и штаны с ремнём и медной пряжкой в виде птичьей головы – всё выдавало в нём старого морского волка, видывавшего и не такое.

– Господам варягам моё почтение, – чуть кивнув, приветствовал он вошедших, вынул трубку изо рта и выдохнул клуб дыма размером с собственную голову. – Вам, конечно, пива?

– Можно и пива, – кивнул Яльмар. – Но мы, вообще, не за этим.

– Понятно. Только торговля нынче неважная, – посетовал хозяин «Клёпаного гроба». – Морские гёзы собирают флот в помощь Молчаливому, кузни дымят день и ночь, все загружаются порохом, пулями и стрелами. Немногие вернутся, поэтому всем плевать на припасы. Если вы не привезли вино или порох, ждите убытков: другой товар здесь мало кому нужен. Меня зовут Хейре. Хейре Сваммердам. Я здесь хозяин.

– Яльмар Эльдьяурссон, – последовал ответ. – Я не торговец.

– Хм. – Кабатчик выпустил ещё один клуб дыма и с интересом подался вперёд. Вид рослых мрачноватых скандинавов за спиной у Яльмара, похоже, не вызывал у него никаких эмоций. – В таком случае чем я могу вам помочь? – осведомился он.

– Я разыскиваю девочку, – сказал варяг.

– Хм… девочку? – повторил кабатчик. – Тогда вам в квартал красных фонарей, на улицу Бомкамп или на канал Регге, в заведение мадам Лали, или ещё куда в этом роде. Там есть девочки на все вкусы… – тут он смерил взглядом варяга и добавил, не без скрытого ехидства: – …и размеры. В моей таверне вы ничего такого не найдёте.

Льдистые глаза варяга блеснули, хотя лицо осталось бесстрастным.

– Ты не так меня понял, менеер Сваммердам, – ответил он. – Я не ищу гулящих девок – этого добра кругом хватает. Я ищу свою дочь. Маленькую девочку. – Он показал рукой. – Ей восемь или девять лет. Я знаю, что сейчас война и в округе пропасть беспризорных детей. Разрази меня гром, я даже не знаю, как она выглядит! Наверняка она похожа на меня, у неё синие глаза и светлые волосы, которые вьются, как вились у моей Алоизы… Впрочем, это не важно. Я знаю другое: её увёл из дома шарлатан, циркач, какой-то италийский кукольник с длинной бородой – персона, судя по всему, приметная, к тому же странствует на тележке. В последний раз, когда люди его видели, с ним были мальчишка-помощник, какой-то рифмоплёт и банда бродячих музыкантов, и он собирался ехать в эту сторону, уж не знаю зачем. Я гнал свой кнорр три дня вдоль побережья, чтобы их опередить, мы только раз причалили набрать воды и отдохнуть, и вот я здесь. Я вижу, ты моряк, менеер Сваммердам, или был им, и к тебе заходят многие. И, может быть, менеер Сваммердам, ты видел этого человека или слышал что-нибудь о бородатом кукольнике с девочкой и мальчиком?

Хозяин таверны выпустил очередной клуб дыма и покачал головой:

– Нет, господин варяг, я их не видел. И не слышал о таких. А вы уверены, что они ехали именно сюда?

– Уверен.

– Я не видел их.

Варяг кивнул и повернулся, вознамерившись уйти, но задержался, услышав за спиной лаконичное: «Стойте!» Остановились и его спутники.

– Стойте, – повторил кабатчик и вышел из-за стойки, на которую всё это время опирался. При этом раздался пронзительный скрип, и стало ясно (а потом и видно), что у него деревянная нога. – Вы, наверное, хотите идти расспрашивать людей, так? Послушайте моего совета. – Он вынул трубку изо рта, выдохнул дым и продолжил: – Я тоже очень не люблю, когда крадут детей, всё равно, будь то цыгане, циркачи или comprachicos. У меня у самого три дочки (хотя, видит Христос, лучше бы их было поменьше), и я люблю их, как любил свою покойницу жену. Я вдвое старше вас, но мы с вами родственные души. Так вот что я вам скажу. Моя таверна не из лучших, но моё имя – Хейре Сваммердам, меня здесь знает каждая собака, и если уж мне об этом человеке ничего не известно, он вряд ли вообще тут появлялся, этот ваш кукольник. Если вы начнёте ходить по кабакам и спрашивать, всё может кончиться тем, что он приедет и узнает, что его искали. Узнает и заляжет на дно, как морской кот, и вы не найдёте его, пока на него не наступите. А сейчас вы обежите десять таверн, а в одиннадцатой станете на якорь, потому что пыль, морская соль и пустые расспросы высушат вам глотку. И там вы будете сидеть и пить, и ваше серебро и золото осядет в карманах у Самсона ван дер Воуде или у Брама Бастенакена. А у меня три дочери, и мне надо их растить и выдавать замуж. Вот что я вам предлагаю: оставайтесь у меня. Можете послать двоих-троих ребят, пусть посидят, посмотрят, только никому не говорят, зачем они сидят и смотрят, а сами оставайтесь у меня. А остальных отошлите назад на корабль. Я пошлю одну дочь на рыбный рынок, а другую – на зеленной, будто бы справиться о ценах, и они там спросят и узнают, что и как. Это не вызовет подозрений, ведь женщины любят поболтать. Это обойдётся вам в два золотых, но что такое два несчастных золотых для такого отважного морехода, как вы?