Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

Образ травника мелькнул и затерялся в мешанине мыслей.

– Троицу? Город? – Девушка нахмурилась, не уверенная, что правильно восприняла сказанное. – Я не понимаю… Какой город?

«Нету важности. Ты забыла, человек/девочка. Выросла/забыла. Люди плохо помнят [себя] маленьких».

– А вы? Вы разве не забываете?

«У нас короткая память, но наша жизнь [ещё] короче. Не успеваем забыть. Отчасти [потому] пришли. Мы старые. Мы очень стары для нашего народа. Нам тяжело. Мы должны [передать] наследнику воспоминания. Нас ждёт долгое […] путешествие, человек/девочка».

– Так вот в чём дело… – с горечью сказала девушка. – Значит, вы пришли, чтобы только посмотреть на меня. Ну что ж, смотрите.

Связанные хвостами крысы-короли задвигались, зашевелили мордочками. Кто чистился – перестал чиститься, все двенадцать уставились на неё. Ялка ощутила что-то вроде исходящего от них чувства раздражения и протеста, от которого у неё с затылка вниз побежали мурашки. Сидеть и так-то было неуютно – ей по-прежнему казалось, что за спиною пустота, а теперь ещё и это…

«Смотреть да/нет. Мы пришли помогать. Нас просили, чтобы [мы] помогли».

– Кто? Кто просил? – Она вскинула голову. – Жуга?.. Или… Карел?

«Нет важности. Их много кто. Нет важности».

Она переводила взгляд с одной крысиной морды на другую, но не могла сосредоточится на ком-то одном – у крыс отсутствовала мимика, все были одинаково лишены всяческого выражения.

– Вы, что… правда можете помочь?

«Хотим/помогаем, человек/девочка. Подданные трудятся […]. Мы [сейчас] уйти. Ты ждать и оставаться здесь».

– Где? В этой келье? – У неё вырвался нервный смешок. – Вот уж за что могу ручаться… И сколько ждать? Что вы хотите?

«Тяжело. Не сразу. Невменя. Нет близко городов, нету ходов. Никому [не говори] про нас. Мы не можем долго […] – нам трудно/медленно ходить. Мы тебя видели».

Разговор был окончен. Крысиные короли завозились, разворачиваясь и наступая друг на друга, и единой копошащейся массой двинулись к дыре. Протиснулись.

Ушли.

Девушка так и не решилась встать с кровати, чтобы подойти и рассмотреть лаз получше. Возможно, отстранённо подумала она, этого и вовсе не следует делать. Некоторое время из-под пола слышалась возня, мелькали тени, земля в углу шевелилась, потом всё стихло. Следы крысиного хода исчезли. Ялка снова осталась одна. Голова была тяжёлая, давило виски. Некоторое время она сидела, перебирая в памяти случившееся, но мысли путались, как крысиные хвосты. Она легла и мгновенно погрузилась в сон.

А в шесть часов утра за ней пришли.

Входная дверь амбара гулко хлопнула, и сразу раздался крик:

– Рутгер! Молоко!

Белоголовый вздрогнул и обернулся:

– Что?

– Твою мать!.. Молоко убегает!

Рутгер опустил взгляд и второй раз вздрогнул. Котелок бурлил и клокотал, молоко в нём вздулось белой шапкой и замерло, будто высматривая, куда драпануть. Пока наёмник поворачивался, вставал и всё такое прочее, Зерги в три прыжка одолела расстояние от дверей до очага и успела снять котёл, прежде чем пена хлынула на угли. Потрясла обожжённой рукой, схватилась за ухо. Взгляд, брошенный ею на Рутгера, был немногим холоднее того молока.

– В драке ты так же вошкаешься?! – прошипела она.

Рутгер сощурился, поймал себя на том, что бессознательно сейчас копирует её же, Зерги, взгляд, смутился и постарался придать лицу равнодушное выражение.

– Драка это драка, – сухо сказал он, даже не думая оправдываться. – Там всё ясно: «бей», значит, бей, «уходим», значит, уходим. А ты что? Едва вошла, с порога: «Молоко!» Что «молоко»? Сама заметила, сама и убрала бы. Я тебе не нанимался за котлом следить. Я занят был, сбрую чинил.

Он в доказательство поднял ту самую сбрую, в которой торчало шило.

Зерги снова грязно выругалась и плюнула в костёр.

– Ну и поганец ты, Рутгер, – горько сказала она, по-прежнему не отпуская уха. – Ты же в ПЕРЧАТКАХ!

Рутгер понял, что действительно хватил через край, и сдал назад.

– Ладно. Ладно. Извини. – Он примирительно поднял руки в этих самых перчатках. – Предупреждай в другой раз. Я думал, ты за ним следишь.

– В другой раз так и сделаю, чем на тебя, дурака, надеяться.

– Полегче на поворотах… Сильно обожглась?

– Переживу.

Третий день маленький отряд под предводительством господина Андерсона квартировал на окраине Кортрейка – небольшого городка у западной границы. Гостиниц Андерсон старался избегать и под пристанище облюбовал небольшой horreolum [59] Каменный амбар ( голл. ). , обнесённый забором и пустующий в вешнюю пору (осенью здесь была крупорушка). Владелец, как прознал, приехал и стал возмущаться, но толстяк отвёл его в сторонку, минутку с ним поговорил, после чего тот чуть ли не бегом добрался до своей двуколки, дёрнул вожжи – и только его и видели. Рутгера это вполне устроило (остальных, впрочем, тоже).

Каждое утро господин Андерсон брал с собой одного из спутников по собственному выбору и уходил в город. Двое других сторожили, готовили еду, присматривали за лошадьми, бездельничали и мёрзли. Рутгер отходил своё ещё в первый день и, как и в прошлые разы, ничего не понял. Дотемна они шатались по вонючим улочкам, в которых не везде ещё растаял снег, стучались в дома, посетили ратушу, захаживали в какие-то лавки, конторы. Везде господин Андерсон выспрашивал, уговаривал, грозил, давал на лапу, называл имена, просматривал приходские книги и вороха старых документов. Всё это можно было счесть забавным, когда б оно не повторялось в каждом городе, мимо которого им случалось проезжать. В его действиях не было системы – господин Андерсон ухитрялся выпытывать что-то даже у уличных мальчишек и нищих, не говоря уже о кабатчиках и рыночных торговках. Потом они, как правило, заходили в первый попавшийся трактир, где перехватывали что-нибудь на скорую руку, выпивали по кружечке (толстый – пива, Рутгер – молока), играли в кости, карты или гаранкуэт (всегда на проигрыш, для разговора) и опять – стучались, заходили, выспрашивали. К вечеру наёмник еле держался на ногах. Андерсону же всё было нипочём, казалось, он вообще никогда не устаёт.

Сегодня выпало идти Матиасу. Матиас, кстати, утром напророчил дождь, и вскоре тот полил как из ведра. Всё небо затянули тучи. Оставшиеся ждать по молчаливой договорённости поделили обязанности. За последние недели Рутгер приучился сдерживать раздражение, игнорировал подначки и выпады, на которые девка оказалась куда как горазда, и как-то с нею ладить. Но вот опять случилось поругаться.

Смеркалось. Дождь всё лил и лил. Амбар не протекал, был крепок и щелей в нём не было, но это всё-таки была обычная хозяйственная постройка: здесь не было ни печки, ни камина. Очаг сложили прямо на полу, но жечь побаивались – уж очень он дымил, а единственное окно не спасало. Ночи были холодные, цыган не торопился с шубой на базар. Все четверо страдали горлом. Горячее молоко в такую пору было как нельзя более кстати. Зерги с Рутгером наполнили кружки и расположились поближе к огню. В неверном красноватом свете угасающих углей молоко казалось разбавленным кровью.