Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Эй, Рутгер, ты бы совладал с этой штукой?

Рутгер посмотрел на девушку, затем – куда она указывала взглядом, и увидел улей.

– С колодой? – спросил он. Зерги кивнула. – Нет. А что?

– Так… Не знаю. – Она скривила губы и дунула на чёлку. Та подпрыгнула.

– Мёду хочется?

Зерги сердито блеснула глазами.

– А если и да, то что? – с вызовом спросила она.

– А чего ты злишься? – После нескольких глотков горячего напитка раздражение ушло, ссориться Рутгеру больше не хотелось. – Я бы тоже не отказался. Мёд с молоком – дело хорошее. Ещё бы маслица… Только я не полезу.

– Не очень-то и хотелось, – презрительно бросила девушка.

Рутгер расположился поудобнее и погрузился в воспоминания.

– Был я как-то на пасеке, – начал он. – По делу. Ждали одного… ну не важно. Удобное место для засады. Лежать бы, ждать, так нет – был с нами один тип (ты его не знаешь), наглый, на ножах мастак, из аркебузы в воробья попадал, но дурак, каких мало. Так он тоже захотел пошарить по ульям, медком разжиться. И мне не сказал. А пасечника мы тогда заблаговременно связали, чтобы не мешал, и в доме оставили. Вот. Да. Как драпали оттуда – до сих пор противно вспоминать. Клиента упустили, сами еле до реки добежать успели. Всего раз пять меня и укусили, может, шесть или семь, а мне показалось – двести. Левый глаз потом два дня не открывался. А этого, который наглый…

– А пасечник?

– Пасечник? – рассеянно переспросил Рутгер. – Какой пасечник? Ах, пасечник… Что ему сделается? Отлежался. Их ведь пчёлы не трогают. Жена пришла да развязала, или сын, а может, сам освободился. Я не знаю – мы тогда вернуться не решились. Там же целый ритуал: они их ветками обкуривают, сами чем-то мажутся, травой какой-то, что ли… Даже шепчут что-то, будто разговаривают с ними, с пчёлами.

Оба умолкли и мрачно уставились на колоду, словно это была плаха палача. Сосновый чурбан, обмотанный верёвкой, выглядел безобидно, и только если взять его в руки иль прижаться ухом, можно было различить внутри приглушённое жужжание. Пчёлы ещё не очнулись от зимовки, были сонными, питались старыми запасами, вентилировали улей. Леток был закрыт.

– Как думаешь, зачем она ему ?

Рутгер пожал плечами:

– Ума не приложу. Но он что-то ищет. Что-то или кого-то. Ты заметила, как он всех выспрашивает?

– Только дурак бы не заметил, – усмехнулась маленькая арбалетчица. – Он женщину ищет.

– Какую?

– Не знаю какую. Я не расслышала, а что услышала – не поняла. Тебя он тоже отсылает, когда с кем-нибудь разговаривает?

– Меня? Угу. Но почему ты думаешь, что женщину?

Теперь уже Зерги пожала плечами:

– Так… догадываюсь. Он спрашивает метрики и сразу лезет в ту графу, где записаны девочки, – это раз. Ни разу не зашёл к оружейнику или броннику, вообще к кузнецу ни разу не зашёл. Зато галантерейной лавки ни одной не пропустил. И парфюмеров тоже, и лекарей по женской части. Все мастерские белошвеек обошёл, всех кружевниц – это два. И вообще, где мужика или парня искать? В кабаках да в весёлых домах. Ну кабаки – чёрт с ними, а вот в бордель, хоть в один, он при тебе заходил, спрашивал?

– Нет…

– Вот то-то, – с удовлетворением сказала она и подытожила: – Женщину он ищет. Даже не женщину, а девку. Из приличных, а то бы сразу к гулящим пошёл. И не богатую, не купчиху и не дворянку – таких не пропустишь. Какую-то самую обычную девицу, дочку угольщика или бондаря. Только вот зачем она ему?

Наёмник казался озадаченным и слегка ошеломлённым.

– А ты глазастая, – с невольным одобрением произнёс он. – Я вот ничего такого не приметил.

– Вы, мужики, вообще думать не приучены.

Рутгер предпочёл промолчать и проглотить оскорбление вместе с молоком. Молоко меж тем успело остыть и покрыться пенкой, Рутгер сморщился и потянулся добавить горячего. Зерги протянула свою кружку:

– Налей и мне.

Некоторое время оба молча пили. Зерги пристально рассматривала собеседника.

– Слушай, Рутгер, – вдруг сказала она. – Давно ты так, на молоке живёшь?

– А что тебе?

– Так. Интересно. – Она снова дунула на чёлку. Вид у неё при этом сделался комичный и слегка беспомощный. Трудно было поверить, что эта девчонка отправила на тот свет больше мужчин, чем иной повеса перепортил девок. – Ты вообще вина не пил?

– Пил.

– Почему сейчас не пьёшь?

– А ты почему?

– Dam! Я же первая спросила!

– Давно, – признался Рутгер, в душе дивясь тому, что его опять потянуло на откровенность. – Лет уже, наверно, десять, может, меньше. Была одна история. Я тогда совсем мальчишкой был, двадцати не исполнилось. У меня был друг Рихард, почти старший брат. А у него девчонка, Марго. Такая вся… ну не важно. Я в неё до смерти втрескался, в Марго, и думаю: я не я буду, а отобью! Ну и отбил. Они уже почти жениться собирались, а я её отбил. Мы сперва подрались с ним, а когда она сказала, что всё равно останется со мной, Рихард разорался, напился, а потом полез на колокольню… нет, вру, на дроболитную башню – там как раз построили дроболитную башню. Влез он и оттуда заявил, что бросится вниз и уйдёт в монастырь. Ага, так и сказал – сначала бросится, потом уйдёт. Народ внизу собрался, хозяин башни прибежал в одних подштанниках, кричат все, а никто не лезет, все ж боятся: вдруг и в самом деле сиганёт. Ну я бутылку женевера в зубы – и наверх. Залез и давай говорить по душам. Слово за слово, выпили…

– Не прыгнул?

– Что? А, нет. Я его уговорил. Только не помню как. Вообще не помню, как мы оттуда слезли.

– А эта… Марго, с кем она потом осталась?

– А, – отмахнулся Рутгер. – Мы, когда спустились, сразу оба сначала в кабак пошли, потом в «Радугу» к тётке Стевенихе – я пообещал Рихарда с тамошними девками познакомить. Вот до утра и знакомились. Все деньги просадили. Мне Марго потом всю рожу расцарапала, чуть глаз не выдрала – вон видишь шрам? – а Рихарда вообще чуть не убила. Так ни с кем из нас и не осталась. Вышла замуж то ли за ростовщика, то ли за купца. Я с тех пор решил, что пить вина больше не буду. И не пью. А только если говорить или с заказчиком встречаться, надо ж посидеть для виду. Я и придумал молоко заказывать. Сначала просто так. Потом привык.

– А друг твой? Он тоже не пьёт?

– Рихард? Можно сказать и так. Убили его. Лет пять назад или шесть он подался в армию, там его и зарубили. Где-то под Шарлеруа. Я сам не видел, мне подельники сказали.

– А меня мой наставник приучил молоко пить по утрам, – сказала Зерги, задумчиво глядя в огонь. – Я его терпеть не могла… молоко, в смысле. А он заставлял пить каждое утро кружку и вечером кружку. Я давилась, а пила. Айе, а что делать? Он объяснил, что так надо – я же слабая была, кости ни к чёрту, даже волосы плохо росли. А потом пошла на поправку, привыкла.

– А где сейчас твой э-э… наставник?