Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

А может, это всё нарочно, и прав единорог, что всякое неосторожное вмешательство разрушит барьер, отрезавший Крепость с Белыми Валами от остального мира… И, кстати, что это за «Белые Валы»?

Жуга огляделся. Он как раз огибал замок с запада, тропа пошла в гору, и снова ему показалось, что крепость наблюдает за ним. Через минуту тропинка вывела травника на косогор, а оттуда на вершину небольшого, поросшего лесом холма. Там он остановился и некоторое время оглядывал окрестности.

Вид отсюда открывался изумительный. Деревья росли реже, чем на склоне, в основном это были сосны или что-то на них похожее; высокие, с тонкими стволами, они не загораживали обзор, давая простор воздуху и свету. До самых скал повсюду колыхались только зелёные (а для травника серые) волны леса, серые (на самом деле серые) извивы реки, серые скалы, серое небо и белые, как кости, башни замка. Отсюда хорошо виднелась угловая башня, немного стен и громада старой цитадели. Обычно Жуга вбегал на гору и сразу же, без промедления и остановки, бежал вниз. Этот второй спуск, в отличие от первого, был приятный, не крутой, не глинистый, отдыхать перед ним не имело смысла. Но сегодня всё шло как-то не так.

И вокруг никого. Даже птицы не поют.

– Эй! – во всё горло крикнул он и замахал руками. – Э-эй!

Из чащи за его спиной взлетела сорока, застрекотала и исчезла в ветвях. Другого ответа, естественно, не последовало. Травник вздрогнул, снова огляделся и поёжился. Провёл рукой по волосам. В этот миг бессмысленного одиночества он неожиданно остро осознал, где находится и что с ним приключилось.

– Где же у тебя голова? – задумчиво пробормотал он. – А?

Он развернулся и шагом, прихрамывая, двинулся в сторону от тропы, туда, где под большим деревом зеленела ровная поляна. Настроение было так себе: ноги промокли, спина в глине. Он попробовал ногой землю и проделал несколько упражнений. Малость полегчало.

Над головой раскинуло ветви старое толстое дерево с побелевшей от времени корой. Чем-то это дерево напомнило Жуге ту древнюю сосну возле заброшенного рудника. Жуга сделал в памяти ещё одну пометку, решив на будущее ходить разминаться сюда, вытер пот, облюбовал просохший пятачок земли возле корней и уселся передохнуть. Вытер руки, сдёрнул тесёмку с волос и перевязал их заново. Голова чесалась. Налетевший порыв ветра запутался в ветвях и в волосах, листва над головой встревоженно зашумела. Пара-тройка молодых листочков слетели на колени травнику, Жуга бездумно смахнул их на землю, но тут же заинтересованно нагнулся, подобрал и поднёс к лицу. Размял в руках, принюхался и удивлённо поднял бровь.

Листья казались знакомыми. Толстые, глянцевитые, с ровными краями, не широкие, не узкие, они не походили ни на одно известное ему растение, и тем не менее Жуга не мог избавиться от ощущения, что он их где-то видел. Глаз на это дело у него был намётанный, да и на память он пока не жаловался. Впрочем, подумалось ему, мало ли на свете листьев и деревьев! Всех не упомнишь. Должно быть, где-то на рисунке или в засушенном виде они ему и попадались, может, у Цезальпина или Авиценны, но в свежем виде вряд ли. Хотя запах…

Он закрыл глаза, сосредоточился и ещё раз вдохнул терпкий, чуть холодноватый аромат размятых листьев, вдохнул так глубоко, что заболела грудь. И в следующую секунду как пробило: Телли, комната в одной из башен замка эльфов, серый полумрак, эльфийская еда и стены… стены и единорог…

«Если хочешь, можешь объесть вот эти веточки. Листья очень даже съедобны. Похожи на капусту, только пахнут как…»

– Яд и пламя!

От неожиданности он дёрнулся так, что стукнулся затылком. Открыл глаза, обернулся резко и порывисто. Поднял взгляд.

Определённо это дерево было сродни крепостным башням, теперь это было совершенно ясно, оставалось только удивляться, как он не заметил этого раньше. Впрочем, для этого надо было как минимум остановиться и уйти с тропы.

– Далековато, – признал травник, когда смерил взглядом расстояние от замка до холма. – То ли башня не выросла, то ли ещё что. Да и не похоже на башню – дерево как дерево. Может, семя ветром занесло? Что они здесь думали вырастить? Гм. Надо Телли спросить, вдруг знает. Эх, плоды бы посмотреть, семена! Глядишь, когда уйти придётся, прихватил бы парочку – вдруг прижились бы… Да что со мной: болтаю и болтаю! – вдруг рассердился он на себя. – Это, наверное, от одиночества. Дурацкая привычка.

Жуга поднялся и осторожно провёл ладонью по стволу. Последние сомнения развеялись: те же листья, только покрупнее, та же беловатая и неподатливая кора с тонким и запутанным узором, похожим на переплетение рун, такая же узловатая древесина, твёрдая и вместе с тем послушная ножу, не дающая сколов, с очень странной фактурой, напоминающей ясень. Интересно, сколько бы дали торговцы за такую древесину? Наверное, немало. Не раз и не два Жуга собирался исследовать кору белых башен на предмет целебных свойств, но всякий раз не хватало либо времени, либо сил, либо ещё чего-нибудь (например, огня или посудины для перегонки). Да и кора встречалась в основном сухая и закаменевшая. А здесь…

Сердце колотилось. Взволнованный своим открытием, сжимая в горсти опавшие листья, Жуга поднялся, запрокинул голову и отступил, чтобы рассмотреть дерево получше. Ну точно, так и есть: одна порода. Даже дупла – такие же зрачки с янтарным блеском, словно окна в старой цитадели.

– Ишь, бельма пялит…

Он усмехнулся своим мыслям, вынул нож…

А через мгновение, холодея сердцем, понял, что это в самом деле не дупла, а глаза .

И дерево уже минут десять его рассматривает.

– Вот же зараза, а! – выругался на грубом фламандском кузнец и встал с колен. – Не подходят.

Брат Себастьян покачал головой и укоризненно нахмурил брови:

– Брат Жеан, не ругайтесь.

– Простите, брат. Не сдержался.

– Советую сдерживаться. Монаху не пристало браниться, тем паче на вульгарном наречии, – этим он подаёт дурной пример братии и мирянам.

– Да, отец Себастьян. Спасибо, отец Себастьян.

– Брат Себастьян.

Доминиканец благосклонно кивнул, спрятал руки в рукава рясы и прислонился к стене, молча пережидая внезапную заминку. Здесь, в подвале с земляным полом, несмотря на близость пышущей жаровни, было холодно.

Все кузнецы немного язычники. Что поделать – работа провоцирует. Раскалённое железо, угли, жаркие потоки воздуха от пышущих мехов, не мастерская – ад в миниатюре. От Вулкана и Гефеста, кои тоже были кузнецами, и до наших дней за ними тянется вереница самых странных слухов. В настоящих кузницах всегда темно, чтобы лучше видеть цвета побежалости, но для простого человека это значит только то, что кузнец предпочитает тьму. С огнём он завсегда на «ты», а отличить святое, очищающее пламя от инфернального огня может не каждый духовник, не говоря уже о мирянах – те вообще не делают меж ними разницы.