Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Руки ей свободными оставьте, – заметил Золтан, невозмутимо стоявший у жаровни. – Это необходимо.

Брат Жеан повернулся к нему:

– Господин палач, а почему вы сами этого не сделаете?

Золтан возмущённо фыркнул.

– Я не знать заранее, какой инструмент потребен, чтоб с собой возить, – сказал он. – В любой приличной тюрьме всегда свой кузнец имеется. Ich bin eine Henker [61] Я экзекутор ( нем. ). . Не кузнец. Поэтому у меня в багаже ни оков, ни колодок, ни «дочки мытаря» нет. So, – с ударением закончил он. – Так, да.

И вздёрнул нос.

Золтан врал и не врал одновременно – было в хозяйстве треклятого Мисбаха и то, и другое, и третье. Только всё это Хагг побросал в первый попавшийся мельничный пруд в надежде хоть как-то облегчить девчонке будущий побег, а упомянутую «дочку мытаря» или cigogna, как её называли по-испански, приспособление воистину дьявольское, вообще разворотил перед тем на отдельные полосы от греха подальше. Но, с другой стороны, какой палач не соорудит из подручных средств какие-нибудь простенькие колодки? Любой соорудит. Так что объяснение его прозвучало не очень убедительно. Оставалось только держать марку и надеяться, что монахи поверят.

Кузнец обители, брат Жеан, был молод – ему едва минуло двадцать. Ещё недавно он был на подхвате у брата Августина, старого мастера, некстати захворавшего и почившего за две недели до приезда инквизитора. Низкорослый, рыхловатый, кругленький, он мало походил на бернардинца и ещё меньше на кузнеца, и только руки, крепкие, в мозолях, с пятнышками от ожогов, выдавали его принадлежность к огненной профессии. С хозяйственными нуждами монастыря брат Жеан вполне справлялся – доминиканец хоть сейчас готов был спорить, что из рук его выходят вполне пристойные топоры, мотыги, лемехи и прочие подобные предметы, для изготовления которых в основном потребна сила. Перед более тонкой работой брат Жеан пасовал.

Монастырская тюрьма была не слишком строгой в плане содержания пленников, это всё-таки была обитель добрых бернардинцев, а не застенок in-pace для ведьм, но кандалы нашлись и здесь, исправные, хотя и ржавые. Вот только пленнице они оказались велики. Рассчитанные на взрослого мужчину, браслеты спадали с тонких девичьих лодыжек. По совету альгвазилов брат Жеан попытался примерить ей на ноги ручные кандалы и тоже потерпел неудачу – те были малы и цепь у них была короткой.

– Придётся переделывать, – сказал монах, неловко выпрямляясь и старательно отводя глаза, чтобы не смотреть на пленницу.

– Сколько это займёт времени? – спросил брат Себастьян. В его голосе не было недовольства, только лёгкая досада. – До конца обедни справитесь?

– Не знаю, отче. – Брат Жеан покачал головой. – Никогда такими штуками не занимался. Коней подковывал, бочки клепал, а кандалы не приходилось. – Он задумчиво взвесил на руке цепи и потёр ладонью подбородок. – Может быть, управлюсь. А может, и нет. Здесь петли, надо будет переделать ушки на браслетах, пробить дырки для заклёпок, взять новую цепь…

– Так возьмите! – раздражённо сказал инквизитор. – Я выхлопочу для вас у аббона разрешение не быть на полуденной молитве и на трёх часах, скажу, чтобы вам выделили в помощь пару конверсов. Процесс не должен останавливаться из-за таких мелочей! Постарайтесь управиться.

– Я постараюсь, отец Себастьян.

– Брат Себастьян, – мягко поправил его инквизитор.

При этих словах девица на скамье подняла голову и долгое мгновение смотрела на испанского священника, будто хотела запомнить его как следует, а после снова отвернулась.

Кузнец достал верёвку, снял с девушки мерку и удалился. Просторней в комнате, однако, не стало: здесь ещё были двое стражников возле двери, палач с помощником, брат Себастьян и Томас в качестве писца. Ну и, конечно, девушка. Юная пленница, поникнув головой, сидела на скамейке, отворачивалась и прятала лицо под волосами. Бритоголовый экзекутор уже связал ей руки за спиной и теперь стоял рядом, сложивши руки на груди и ожидая приказаний. Корсет на девушке был расшнурован, юбки подняты, являя взорам собравшихся грязноватые колени и лодыжки – перед процедурой дознания её заставили встать ни свет ни заря и всё утро молиться.

Все молчали и не двигались. Родригес мусолил табачную жвачку.

Уложения предписывали содержать подозреваемых в ведьмовстве женщин в строгости и всевозможным образом ограничивать их, вплоть до ferrum, et fossam, et furcas, cum alliis libertatibus [62] Железо, яма, колодки и другие методы лишения свободы ( лат. ). . Небрежности не допускались, хотя степень и способы этих ограничений почти всегда оставлялись на усмотрение инквизитора. Но перед допросом узницу всяко надлежало подготовить. И вот неожиданное препятствие грозило спутать планы.

– Что ж, – наконец решил брат Себастьян, – будем надеяться, брат Жеан справится. А не успеет – обойдёмся так. Не вижу смысла переносить процесс. Я пойду предупрежу собравшихся, что начало слегка задержится. А вы пока продолжайте без меня, господин Мисбах.

– Слушаюсь, святой отец, – поклонился тот и ткнул пленницу в плечо: – Aufstehen!

Девушка не без труда повиновалась – связанные руки не давали ей нормально выпрямиться. Холодные, очень жёсткие пальцы палача не грубо, но уверенно высвободили её из корсета и распустили узел на руках. Платье бесформенной грудой упало к ногам, через миг за ним последовала рубашка.

Доминиканец Томас избегал впрямую смотреть на женщину и, как предписывал устав его ордена, послушно таращился вниз, на носки своих башмаков. Стражники же с интересом наблюдали за процессом раздевания. Ялка сжалась, попыталась повернуться боком, хоть как-то прикрыть наготу, но палач не дал ей этого сделать, снова связал ей запястья, уже спереди, и толкнул обратно на лавку. Холод от стен теперь пробирал её насквозь.

– Иоганн, лампу! – услышала она. – И здесь пока стой. Если будет брыкаться, за ноги её подержишь.

Толстяк помощник выступил из дальнего угла и протянул фонарь. Лицо его блестело от пота. Экзекутор наклонился и навис над девушкой, как согнутое старое дерево, высматривая родинки и пятна. Сунул что-то ей в руку.

– Возьми и перед собой держи. И да смилуется над тобой Господь.

Ялка вцепилась в скользкую от пота деревяшку. Это оказался крест.

Судя по тому, как уверенно действовал «мастер Людгер», проделывать всё это ему было не впервой. Ялке было страшно и невыносимо стыдно. Если бы она сейчас не знала, что под маской Людгера Мисбаха прячется Золтан Хагг, она не усомнилась бы, что это и есть настоящий Мисбах. Да и кто такой, в сущности, Золтан? Тоже палач.

Хагг тем временем что-то увидел и протянул за спину руку:

– Иглу!

Началось! Она похолодела. Родимых пятнышек у Ялки было много, хотя только одна, на шее, беспокоила её всерьёз. Помнится, ещё в далёком детстве тётка Катлина пугала её россказнями, что в аду, после смерти, всех грешниц опустят в кипящее масло по верхнюю родинку, и, стало быть, кипеть ей по самую шею. Оставалось только радоваться, что у неё нет пятен на лице. Иначе каждая отметина…