Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

Дотошно осмотрев все швы и складки и не найдя ничего подозрительного, брат Себастьян поворошил груду срезанных волос на полу и снова довольно кивнул.

– Отведите женщину обратно в её комнату и дайте ей воды, – распорядился он. – Ни хлеба, ни вина, только воды. Не снимайте с неё верёвок, не позволяйте ей ложиться или сидеть. Лучше вообще унесите оттуда кровать.

– Уже вынесли, – хрипло объявил Санчес. Взгляд его неотрывно следил за девушкой.

– Похвально, – одобрил брат Себастьян.

– Стараемся.

– Если желает, может стоять на коленях и читать молитву. – Священник повернулся к девушке: – Что ж, дочь моя, у тебя есть ещё немного времени, чтобы подумать. От того, что ты нам скажешь, впрямую зависит твоя судьба. Смирись с наказанием. Краткая и преходящая боль избавит тебя от вечных мук. Радуйся, что тебя схватили и будут судить. Ты избавишься наконец от демонов и не погрязнешь окончательно в грехах. Будь благодарна судьям: они делают для тебя больше, чем те, кто стремится тебя выгородить. Мы навестим тебя сегодня после ноны, и тогда…

Тут в двери постучали, и на пороге объявился брат Жеан с молотком в одной руке и новыми оковами в другой. Судя по их виду, молодой кузнец не стал возиться с цепью – это было слишком сложно, он просто подрубил и уменьшил браслеты.

– Готово, отче.

– А! Mui bueno. Приступайте.

Стражники, уже подхватившие Ялку под руки, чтобы вытолкать в коридор, развернули её и усадили обратно. Иоганн и брат Жеан придвинули жаровню и принялись раздувать угли каминными мехами. Искры полетели во все стороны, дохнуло чадом.

– Она должна заплатить за заковку, – напомнил Санчес. – Сколько у вас тут берут за это, брат Жеан?

– Нисколько, – поколебавшись, ответил тот. – Я лишь смиренный раб божий, как и все мои братья. Я… не могу брать деньги.

– Полно, брат Жеан, нечего её жалеть – закон есть закон. Пускай заплатит монастырю.

– У неё ничего нет.

– Можете забрать её одежду, – разрешил брат Себастьян.

Замерев от ужаса и отвращения, девушка могла только бессильно наблюдать, как ей на ноги прилаживают железные браслеты. Горячий металл обжигал, ей стало дурно, она едва сдерживала тошноту. Она, наверное, вовсе бы упала, если бы всё это время Золтан не держал её сзади за плечи. Когда забивали последнюю заклёпку, четырёхпалая рука его, доселе неподвижная, едва заметно дрогнула и сжалась, словно ободряя девушку: «Держись».

Хагг не мог помочь, но он, по крайней мере, дал понять, что она не одинока. Это было мало, бесконечно мало, но сейчас Ялка была благодарна и за это.

Карандаш ударил по доске.

– Октавия! Что за негодница… Перестань вертеться! Я сказал, чтобы ты сидела смирно, так сиди! Немного осталось.

Девочка вздрогнула от окрика, вытянулась в струнку, даже задержала дыхание, и не мигая уставилась на кукольника. Погрозив пальцем, тот вернулся к рисунку, изредка бросая на неё поверх очков внимательный и быстрый взгляд. Карандаш в его руке сноровисто скользил и стукал, оставляя чёрный блестящий след; из путаницы линий и штриховки на бумаге постепенно возникали очертания детской головки. Некоторое время Октавия и впрямь сидела неподвижно, потом природная детская непоседливость взяла своё: она опять принялась болтать ногами, ёрзать, вздыхать и украдкой теребить Пьеро у себя на коленях. Итальянец нахмурился, но одёргивать её не стал – он уже заканчивал. Фриц за его спиной видел, что бородач уже доделал фас и теперь вырисовывал профиль. Октавия сидела уже больше часа – невиданное достижение для десятилетней непоседы, – кукольнику долго не удавалось перенести на бумагу присущее девочке выражение задумчивости и упрямого любопытства. На листе уже было три забракованных варианта, но сейчас Карл-баас выглядел довольным. Ещё пара-тройка штрихов, и он отложил карандаш, полюбовался рисунком, удовлетворённо кивнул и снял очки.

– Готово, – объявил он, потирая переносицу. – Можешь слезать.

– Ой, правда? Уже можно смотреть?

Октавия спрыгнула на пол и с куклой в охапке подбежала к рисовальщику. Перегнулась через его руку, приподнялась на цыпочки и разочарованно надула губки:

– А почему я без волос?

– Потому что я рисовал не портрет, а объёмный эскиз, – терпеливо пояснил ей бородач. – Trompe l’oeil. Волосами займёмся потом, когда наступит их черёд, а пока это не важно… Porca Madonna, почему ты босиком? Обуйся сейчас же! И не убегай далеко: ты в любую минуту можешь мне снова понадобиться. Фрицо, иди сюда. Будешь мне помогать.

Октавия запрыгала на месте:

– Я тоже, я тоже хочу посмотреть!

– Хорошо, хорошо. Можешь поиграть здесь, только не мешай.

Два музыканта из бродячей труппы заявились прошлым вечером – мордатый здоровяк с косичкой и бритый наголо верзила, оба в каких-то обносках. Из разговора с ними Фридрих ничего не понял – во-первых, его с Октавией предусмотрительно выставили из комнаты, а во-вторых, речь обоих была щедро пересыпана божбой и уличным жаргоном, которого Фриц не знал и знать не мог. Они ругались, пили пиво, спорили до хрипоты и ушли очень недовольные. Остаток вечера и ночь Карл-баас и студент Йост размышляли, спорили, уговорили две бутылки лувенского и к утру разродились хитрым планом. Каким, Фриц не успел узнать: бородач всучил ему тележку и они, в компании Йоста, отправились в поход по магазинчикам и лавкам. Чтобы его случайно не узнали, Барба нацепил широкополую шляпищу, плащ и синие очки, а бороду упрятал под камзол. Октавию оставили дома.

А список покупок был довольно странен. Для начала они завернули в мануфактурную лавку, где приобрели отрез розового ситца и белой в рубчик саржи на подкладку. Затем у местного портного заказали для Октавии два одинаковых платья. Портной оказался знакомым Йоста, фасон выбрали самый простой, поэтому тот обещал управиться к завтрашнему вечеру. В мастерской художника Карл Барба закупил рыбьего клея, воску, киновари, сурьмы и белил, в галерее напротив приобрёл дюжину чулок, две пары маленьких перчаток, целый ворох ленточек и два одинаковых чепчика, а у лоточника в проулке – пудры и румян. Со стражей удалось разминуться.

Фриц толкал тележку с покупками и терялся в догадках. Если стражники искали бородатого господина, мелкорослого мальчишку и девчонку с голубыми волосами, может, затевалась маскировка? Но какая? И зачем два платья? Или они хотят нарядить его девчонкой и в таком виде вывезти из города? Фриц передёрнулся от этой мысли, но в следующий момент сообразил, что, даже если принять во внимание его небольшой рост, до малышки Октавии ему всё равно далеко. Недоумение усилилось, когда Йост, уже в одиночку, отправился на верфь и возвратился с мешком опилок, кусками пробки и обрезками тикового дерева. Что касается господина Карла, то он сразу по возвращении достал бумагу, карандаш, усадил Октавию на табурет, приказал ей не двигаться и принялся за рисование. В отличие от Фрица, та не задавала вопросов.