Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

И тут из караулки, как медведь из берлоги, вылез Санчес, проспавший целый день, и поинтересовался, что за шум.

– Солдаты, господин стражник, – ответил монах. – Требуют впустить их.

– Солдаты? – переспросил Санчес и задвигал усами. – Что за солдаты? Мародёры? Дезертиры? Здесь уже стоит один отряд, какого дьявола им надо?

– Это армия, господин стражник. Они хотят купить вина.

– Хм, армия… Откуда? Кто?

– То не ведаю. Валлоны, испанцы… Притопали чуть свет, пока вы спали.

– Испанцы? – Алехандро выпучил глаза. – Быть того не может! Дай я сам посмотрю.

– Господин альгвазил, вы это… как его…

– Погоди, монах. – Санчес отстранил его рукой. – Погоди, погоди. Испанцы, значит… – Он высунул нос в смотровое окно и окликнул: – Hola, кто здесь?

У ворот стояли шестеро солдат и маленькая тележка. Вперёд выступил человек в мундире офицера, в жёлтых рейтарских сапогах для верховой езды и лёгкой кирасе с насечкой. В сумерках было трудно разглядеть черты его лица, видно было только, что он сердит, средних лет и посиневший от холода.

– Наконец хоть кто-то, кто говорит по-людски! – с явным облегчением молвил он по-французски. – Открывай, монах. Моё имя Рене Ронсар, мы королевские стрелки, идём на соединение с отрядом регулярных войск барона де Бовуара, нас ведёт капитан Ламотт. Открывай!

Но и Санчес был не робкого десятка.

– Я не монах, – сказал он. В окошко была видна только его физиономия, немудрено, что предводитель отряда ошибся. – И ворота я вам не открою.

– Как не монах? А кто же ты?

– Меня зовут Алехандро, – не без вызова сказал Санчес. – Я служу под началом Мартина Киппера, мы сопровождаем отца-инквизитора по имени Себастьян, который здесь находится по поручению Святой Церкви. А вы здесь для чего?

Офицер начинал медленно закипать.

– Солдат! – рявкнул он. – Если сам не можешь, скажи этому болвану у ворот, чтобы он нам открыл, иначе мне придётся поговорить с твоим командиром! Если не хочешь отведать палок, открывай немедленно. У нас закончилось вино, мы хотим купить бочонок или два.

– Какие проблемы, señor офицер! – ухмыльнулся Санчес с осознанием полного своего превосходства. – Только без разрешения аббата старик не имеет права никого впускать. Сами знаете небось, монастырь, он как город, – на ночь ворота закрываются.

– Так пусть получит это разрешение! Я не могу торчать здесь вечно.

На самом деле Санчес был вовсе не против того, чтобы отряд разжился бочечкой вина, а монастырь – пригоршней денег. И месса вовсе не была причиной, чтобы беспокоить духовенство. Санчес был скорей разочарован, нежели рассержен. Судите сами, каково это – услышать о собратьях-испанцах, а наткнуться на надутого валлона, притом на кого – профоса, интенданта! Если поразмыслить, это даже не офицер. Язык у Санчеса так и чесался его подразнить.

– А он не может сейчас получить разрешение – все монастырские шишки на службе, – сказал он. – Даже я здесь только потому, что мне стоять в ночь и я отдыхал. Подождите полчаса. Закончится вечерня, подойдёт брат келарь, вы всё с ним обговорите. А лучше зайдите завтра.

Рене Ронсар замялся. Положение, в котором он оказался, было щекотливым. С одной стороны, ждать было унизительно, а завтра утром следовало выступать в поход. С другой, кричать и отдавать приказы монахам в их собственной обители было как-то не по-христиански, неблагочестиво, да и просто глупо. Чужой солдат ему не подчинился и имел на это полное право. К тому же Санчес отрекомендовался как охранник при святой инквизиции, а это тоже что-то значило.

И тут из-за офицерской спины раздался удивлённый возглас на испанском:

– Алехандро! Алехандро Эскантадес! Ты ли это?

Теперь уже настала очередь Санчеса удивляться. Он вытаращился в темноту:

– Кто это там?

– Это ты, Санчо?

– Я. А кто зовёт?

– Caramba! Кто зовёт? Я тебе сейчас скажу, кто зовёт! – Из отряда протолкался вперёд невысокий человек с корсекой на плече и встал, уверенно расставив ноги. – Это же я, Антонио!

Алехандро всмотрелся и озадачился. Одежда говорившего являла собой смесь настолько причудливую, что по ней можно было изучать географию. На нём был стёганый кафтан ландскнехта mi-parti [64] Одежда с участками разных цветов ( фр. ). со множеством разрезов, с рукавами-буф и отложным воротником валлонского кавалериста, дешёвый полупанцирь в форме «гусиного живота» льежской работы и короткие, туго набитые шаровары Pluderhose, те, которые высмеивали Мускулус и Пелликан в своих памфлетах о «беспутных, презревших честь и пристойность дьяволах в раздутых штанищах». Ниже были башмаки, которые в Германии зовутся Kuhmaul («коровья морда»), а во Франции – Bec de canard («утиный нос»); поверх них – высоченные гамаши на шнуровке, явно местного пошива (Санчес сам носил такие же, чтобы, как он выражался, «легче было драпать»). Единственным знаком различия служил шарф, свободно обвивавший грудь и плечи говорившего. Венчал всё это лёгкий чёрный морион [65] Шлем испанской морской пехоты, отличался характерной грушевидной формой, гребнем и двумя боковыми «козырьками» в виде полумесяцев. морского пехотинца с украшением из перьев и потугой на чеканку, из-под которого виднелись только нос и борода. Лица было не разглядеть.

– Какой ещё Антонио?

– Ты спятил? – Солдат откинул за спину шлем, под которым обнаружилась стриженая голова. – Я Антонио Виньегас! С каких это пор ты не узнаёшь старых друзей?

– Rayo del Cielo! [66] Разрази меня небо! ( исп. ) – потрясённо выдохнул Санчес. – Антонио! Земляк! Я не верю своим глазам: ты же отправлялся в Новый Свет!

– И что с того? – с язвительной усмешкой бросил тот. – Это было четыре с половиной года тому назад, а Новый Свет – не тот свет! Открывай, старый стервятник, а то у нас уже скоро носы и уши отмёрзнут и отвалятся.

Санчес обернулся к уже ничего не соображающему брату Иеремие:

– Открывай ворота.

– Но…

– Никаких «но»! – рявкнул испанец. – Если я говорю: «открывай», значит, ты должен взять ключи и открыть. Тоже мне, апостол Пётр нашёлся. Это тебе не ночные воришки, это почтенные испанские гвардейцы, comprendes? По-твоему, они должны топтаться на холоде? Не май месяц, посмотри – у меня изо рта пар валит, смотри: х-х… Ну? Видел? Открывай!

Пока брат Иеремия возился с ключами и засовом, Санчес снова высунулся в окошко. Ситуация неожиданно разрядилась, напряжение спало. Солдаты снаружи оживились, запереминались, заговорили. Испанец с удовлетворением отметил, что с офицера несколько слетела спесь – инициатива в разговоре безоговорочно перешла к Санчесу и его собеседнику, и это оказалось приятно.

Тем временем уже совсем стемнело.

– Антонио! – снова окликнул он. – Ты здесь?