Стивен Дональдсон - Внутренняя война. Том 1 [litres]

И действительно, не было ничего, что могло сбить с толку молодую шестнадцатилетнюю девушку, убедить её, что она влюблена в мужчину, которого должна бы презирать.

Тем не менее первый же её взгляд на принца Бифальта, когда он встал рядом с ней во главе собрания, погубил её. Перед тем как покинуть Малорессу, принцесса пообещала себе, что стерпит этот брак ради Амики и ради своего отца. Теперь она вдруг поняла, что хочет этого брака.

Во внешности принца Бифальта не было ничего примечательного, равно как и в нарядах его подданных, как и в тронном зале Беллегера. О да, воинский нагрудник и шлем ярко сверкали. Их отполировали особенно тщательно. Коричневая рубашка, брюки и сапоги принца были опрятны и прекрасно скроены и сшиты. Атлетическая фигура, уверенные движения, точёные черты лица скорее указывали на решительность, чем привлекали внимание своей красотой. Принц Бифальт явно не был принцем из сказок и девичьих мечтаний. Как и сам Кулак Беллегера, как и комнаты, отведённые принцессе, её семье и свите, – принц выглядел так, словно в его жизни существовала только цель, он был похож на вещь, которую изготовили для повседневных нужд, а не для украшения дома. Создавалось впечатление, что он запросто отправится со свадьбы в бой, даже не сменив платья.

И всё же принц был великолепен, вернее, он был таковым для принцессы. Этот союз между древними врагами был полностью его заслугой. Силой воли, благородством и несгибаемой храбростью он изменил сами основы жизни как в Амике, так и в Беллегере. И теперь в его глазах горел тот самый огонь, который Эстия увидела впервые, когда принц рискнул войти в Жажду Амики с требованием мира. Когда он сказал ей своим грубым, измученным голосом: «Миледи, одного взгляда на Вас мне достаточно. Вы того стоите». Без прикрас – словами, похожими на шрамы на его руках, и в его суровом лице скрывалось больше чувств и страстности, чем Эстия могла себе представить. Она почти не слушала слов его клятвы. Она не понимала, что говорит в ответ. Она не могла отвести от него взгляда. И если бы церемония закончилась поцелуем, она бы наверняка упала в обморок.

То, что зародилось тогда в её сердце, Эстия назвала «любовью», потому что это было то самое чувство, которого с нетерпением ждёт девушка возраста принцессы. Но теперь, оглядываясь в прошлое, уже с большим жизненным опытом, лучше понимая и себя, и людей, королева Эстия догадывалась, что произошедшие с ней изменения не были такими уж внезапными, как казалось тогда. И теперь она могла бы назвать множество чувств, овладевших ею во время свадьбы и после неё.

Оглядываясь в прошлое, Эстия понимала, что её отношение к принцу начало меняться, когда она осознала разницу между его твёрдой решимостью и низменной жаждой власти, которую испытывал король Смегин, власти и победы любой ценой. Эстия была амиканкой – она должна была ненавидеть беллегерцев. Но в течение года, прошедшего между первым появлением принца Бифальта в Жажде Амики и днём, когда они вступили в брак, принцесса Эстия успела принять участие в многочисленных встречах, где обсуждались условия союза двух королевств, и, в отличие от её отца, принц присутствовал на большинстве из них. Хотя принцесса как амиканка и чувствовала врождённую неприязнь к принцу, но он впечатлил её ясностью требований и уступок.

Ради отца он стоял на том, что его брак с принцессой Эстией был обязательным условием союза. В то же время, однако, он сумел показать, что не заинтересован в управлении Амикой, даже подспудно. В частности, он оставил Амике привилегию изготовления пушек. С другой стороны, принц отказался признать любые покушения на суверенитет Беллегера и оставил за своей страной возможность изготавливать винтовки, сохраняя технологию в секрете. Принц также был непреклонен, когда речь касалась приготовлений к грядущей ужасной войне, отдалённому, но неизбежному вторжению. И настаивал на том, что Амике и Беллегеру нужно готовиться к ней бок о бок. Они вместе обрушатся на врага и разделят тяготы этой войны. Они будут сражаться как единое государство – и сражаться под командованием принца.

Во всех других аспектах союза двух королевств принц проявлял гибкость, даже великодушие, он был нацелен на примирение. Вопросы безопасности границ, свободного перехода мостов через Предельную реку, права на торговлю, даже создания постоялых и гостиничных дворов для облегчения путешествий – все эти вопросы решались больше во благо Амики, чем Беллегера. Иногда принцессу Эстию заставало врасплох то, с какой лёгкостью принц Бифальт соглашался на уступки, она просто не верила своим ушам. Шло время, одна встреча сменялась другой, и Эстия всё больше и больше осознавала, насколько принц благороднее её самой. И когда она привыкла к его необычным словам, необычным поступкам, когда они перестали её удивлять, он в тот же миг превратился в предмет её обожания.

Раньше принцесса уверяла себя, что сможет вытерпеть этот брак. Он обещал быть не очень-то приятным, но не невыносимым. Теперь же мысли о будущем муже занимали её часами. И с переменой отношения к принцу Бифальту у Эстии изменилось отношение к отцу: он перестал быть её идолом. Она всё меньше гордилась тем, что была его любимой дочерью. Она чувствовала неприязнь к его сарказму и раздражению. Она начала радоваться тому, что он не приходил на переговоры. Возможность снова увидеть принца Бифальта не отталкивала её. Она почти с нетерпением ждала каждой новой встречи.

Когда король Смегин объявил, что не будет присутствовать на её свадьбе, то её естественной и неизбежной реакцией, кроме обиды, стала радость. Эстия нуждалась в поддержке своего отца, но она не хотела, чтобы он своим видом портил всё торжество. «Вместо меня, – объявил король, – Амику будут представлять жена и дочери». Конечно, будет также канцлер и отряд почётной гвардии. И кроме того, столько амиканских придворных и чиновников, сколько осмелится отправиться в Беллегер. Сам король останется в Жажде Амики. «Буду пить, – сказал он. – Чтобы оплакивать свои потери». Так он сказал.

И не было ничего удивительного в том, что это заявление короля очень обрадовало его жену. Казалось, впервые королева Рубия поверила в замужество старшей дочери, да, Эстия выходила замуж, причём замуж за человека, положившего конец ужасной войне. Королева была взволнована, она строила планы, собирая приданое для Эстии и наряды для своих младших дочерей. Ещё задолго до намеченной даты она начала считать оставшиеся дни.

Что касается сестёр Эстии, которых отец словно в шутку назвал Кротостью и Робостью, чтобы противопоставить их своей любимице, то они сомневались, какое отношение к происходящему выбрать: восторг или презрение. Ведь они собирались в Беллегер, в его столицу – Отверстую Длань, в королевский замок – Кулак Беллегера. Каждый мужчина там беллегерец, а разве может беллегерец быть достойным мужчиной, а в особенности достойным внимания амиканских принцесс? С другой стороны, свита королевы пробудет в Кулаке только две недели: самое подходящее время для флирта и даже для маленького безрассудства, конечно, без всяких последствий. Быть может, будет весело разбить пару сердец нескольких статных вражеских красавцев, прежде чем вернуться домой, конечно, если в Беллегере существовали хоть какие-нибудь статные красавцы. Кротость и Робость и не скрывали того факта, что принц Бифальт под понятие статного красавца не подходил.