Лариса Бортникова - Зеркальный гамбит [сборник litres]

Темно изобразил бровями одобрение и закончил номер.

– Нравлюсь тебе, дорогуша? – он плюхнулся мне на колени, обвил шею плюшевыми лапками и зашептал на ухо: – Пошли.

Очутившись в номере, Темно запер дверь, прислонился к ней спиной и уставился на меня вопросительно и строго.

– Я – Буратино Карлиони, – сообщил я.

– Понятно. Все мы тут буратины, как видишь. И что тебе от нас надо? Какого черта ты тут ошиваешься?

– Всё. Мне надо от вас всё…

Мне пришлось приходить в театр ещё много раз, прежде чем я четко смог сформулировать свой план и убедить остальных, что лучше этого ничего придумать невозможно.

Это был план, на который способны только мозги из опилок – блистательные и безжалостные мозги. Мозги Буратино из клана Карлиони.

Дон Карлиони ещё спал, когда к нему ворвался Джузеппе.

– Барбаросса обвиняет нас в поджоге его театра! – прокричал консильери и схватился за сердце. – Говорят, что там был Тино. Тино!!!

– Тино? – дон медленно опустил худые ноги и стал нашаривать тапочки. – Это невозможно. Дом охранялся, и из него никто не выходил.

– Невозможно! Но Барбаросса настаивает и не хочет ничего слышать! – Джузеппе сглотнул, пошевелил губами. – Театр действительно сгорел. Там одни головешки и трупы. Среди убитых есть очень серьезные люди, дон. Очень серьезные. И нам этого не простят. Это будет похуже пиявок от Ахи Перрес. Это… О черт!

– Не может быть. Либо Бородач сам устроил спектакль, либо кто-то нас подставил. Что-то тут не так, Пепе.

– Так или не так, какая разница, – консильери совсем непочтительно шлепнулся на край кровати рядом с доном, – но мы полезли в чужой район – раз, нарушили договор и связались с черепахой – два, а теперь ещё это. Надо вызывать капорегимес и вооружаться.

– Погоди, Пепе, – дон Карлиони наконец-то нащупал пятками тапочки и теперь пытался их нацепить. – Ты же понимаешь, что войны нам не выдержать. Что сейчас любая наша ошибка равна уничтожению дома Карлиони. Нашего дома, Джузеппе. Нашего клана. Семьи.

– Послушайте, дон Карли…

Телефонный звонок заставил консильери замолчать. Дон взглядом попросил оставить его одного, и как только дверь закрылась, взял трубку.

– Мы тут собрались на большую рыбалку, Карло. Ты ведь с нами? – пророкотала трубка голосом Аффатто. – Втроем поудить не вышло, а жаль.

– Где и когда рыбачим? – весело поинтересовался дон.

– Где и в прошлый раз. Сегодня в полдень. И никого с собой не зови. Посидим тесным кружком. Поболтаем.

– Слово Карлиони, что не опоздаю.

– Твое слово нынче не в цене, Карло. Прости.

Дон Карлиони хотел что-то добавить, но на той стороне бросили трубку, не попрощавшись.

«Слово не в цене!» Дон Карлиони схватил аппарат и с яростью швырнул его о стену. Тут же в дверь просунулась бритая голова консильери.

– Все в порядке?

– В полдень объявлен Большой Совет. Прикажи подать мулизин.

План был прост. Даже примитивен. Сначала я думал обойтись лишь поджогом. Скорее всего, расстрела зрителей и «уничтожения» кукольного бизнеса Барбаросса хватило бы для того, чтобы семьи решились на Совет. Однако хотелось действовать наверняка. А для этого единственного и довольно «сомнительного» прецедента могло не хватить.

– Твой отец всегда может раскрыть твоё «нечеловеческое» происхождение, и тогда из дона Тино ты превратишься в одуревшую куклу, решившую отомстить своему кукольнику, – сверчок сидел в моем кресле и обрабатывал ногти пилкой.

– Отец так не сделает.

– Уверен? Думаешь, кусок дерева для него важнее дела всей его жизни?

– Нууу… – я вдруг понял, что действительно не знаю, что для отца представляет наибольшую ценность.

– А не он, так плотник Пепе. Поэтому оставь театр напоследок. Финальный аккорд, так сказать. Парад-алле! Для начала навести старушку Перрес. Передай ей от меня привет. Она с радостью пойдёт навстречу. Мало того, что старуха уже лет сто мечтает влезть на рынок со своими пиявками, так у неё ещё и немалый зуб на советника Барбаросса.

– На Марко?

– Кажется, его теперь так зовут… Да…

– Ну да. Duro Marko – упертый Марко.

– Раньше его звали по-другому. Он тогда не стеснялся своей истинности.

– Фурри? – если бы я был человеком, мои глаза сейчас поползли бы на лоб от удивления, а так я всего лишь шевельнул бровями.

– Пиявка-фурри. Обычная пиявка. Однажды он здорово подставил кое-каких неплохих истинных, после чего ему выдали человеческое имя и даже паспорт, – сверчок грустно пожал острыми плечами. – Это уже не важно. Короче, Перрес его не слишком любит. А тебе не придётся искать повод для созыва консилиума…

– Большого Совета, – поправил я, задумавшись над предложением сверчка.

Я думал, поджога будет достаточно, но слова сверчка меня смутили. Кто знает, как поступит отец, если на карту будет поставлена его империя – его детище. А я? Что я? Говорящее полено или растопка для барбекю. А… ещё умелая «обезьянка», привыкшая постоянно изображать кого угодно, только не себя самого. Тогда мне показалось, что я почувствовал что-то вроде легкой грусти.

Я всегда осознавал, что отец сделал меня от безысходности и отчаяния. Когда он понял, что после ранения больше не сможет иметь детей, то почти сошёл с ума. Синевласка-Ви замечательно изображает это состояние, заламывая к потолку фарфоровые ручки. Сошёл с ума или обезумел от горя… Всякий раз, когда я пытался представить обезумевшего от горя дона Карлиони, мне даже хотелось улыбнуться. Но факт остается фактом – однажды дон Карлиони решил, что если иначе не выходит, то нужно сделать наследника из дерева. Как нельзя кстати подвернулся Пепе, который не поленился, съездил на родину и среди кучи обрезков разыскал подходящее полено. И тогда дон Карлиони – бывший кукольник и отличный мастер – закрылся у себя в комнате и через несколько дней вышел с куклой на руках.

Наверное, он возлагал на меня надежды. Вот только как можно надеяться на того, кто лишен способности любить? Меня довольно долго интересовало, насколько хорошо отец осознает мою эмоциональную несостоятельность? Потом я понял, что он просто хотел поверить в то, что я обычный ребёнок. Ему даже не мешало то, что я не ем, не сплю, и что раз в год ему приходится поправлять моё тело.

– А теперь пойдем взрослеть? – он весело хлопал меня по плечу и дурачился.

Отец даже огорчился, поняв, что из меня вырос глупый и ленивый юнец. Ему снова не пришло в голову, что я притворяюсь. Притворяться глупеньким Тино было удобно. Когда тебя не воспринимают всерьёз, говорят много лишнего. Ещё больше лишнего думают. А если ты с детства привык «читать чувства», то «читать мысли» легче легкого.

Легче легкого.