Вик Джеймс - Сияющие руины [litres]

Дар умер в Британии, когда пал Дом Света.

Это произошло неделю назад. Мидсаммер Зелстон не дожила до этого момента, но время перемен, за которые она боролась, пришло.

Иначе и быть не могло.

Равные по-прежнему не признавали этого, хотя СМИ анонсировали «совместное заявление» Боуды Матраверс и спикера Доусон, назначенное на понедельник. Но исчезновение Дара нельзя было не заметить. И первым подтверждением было удивление туристов, летевших на вертолете к островам Силли, увидевших новый остов с замком, увенчанным экстравагантным шпилем и башенками. Сделанные ими весьма нечеткие фотографии Хайвителя разошлись по всему миру.

Аби нравилось рисовать в воображении картину, как Рени стоит на выступе стены и подбрасывает в воздух птицу, приветствуя так пролетающих над головой туристов. Она вместе с членами милмурского Клуба социальных игр нашла пристанище в замке Треско. Лейла и люди из Боро отправились в Линдум.

Никто не знал, куда исчез Собака.

Аби врезался в память тот момент, когда все изменилось. Она без каких-либо препятствий со стороны охраны вывела Дейзи и Либби из главных ворот парламента, они уже были на Парламентской площади, когда это произошло: бесшумная, но ослепительная и мощная вспышка света.

Они повернулись, чтобы посмотреть, Аби прикрыла глаза Либби. Вместо пульсирующего золотого облака над Домом Света кружился вихрь раскаленного добела света. Так же беззвучно, как появился, вихрь в одну секунду вошел в землю и исчез.

Не понимая, что бы все это значило, отчаянно переживая за жизнь Люка, Гавара, Собаки и… Сильюна, Аби поспешно подхватила Либби на руки и, велев Дейзи не отставать, побежала к Астон-Хаусу. Она направлялась к одним из задних ворот, как вдруг обратила внимание, что пламенеющие огнем саламандры, украшавшие центральные ворота, погасли.

И больше они никогда не горели.

Сейчас, стоя на холме Кайнестона, Аби могла разглядеть мраморную саламандру в гранитных языках пламени на вершине мавзолея семьи Джардинов, выполненного в римском стиле. Под перемычкой мавзолея читался девиз рода Парва: «Uro, non luceo». «Горю, но не сгораю». Перед мавзолеем стоял портик с колоннами, и над тяжелой бронзовой дверью был вырезан девиз рода Джардинов: «Sapere aude». «Дерзай знать».

«Но что можно дерзать знать после того, как тебя поместили внутрь мавзолея? – подумала Аби. – Там нечему учиться. Смерть не хранит последней сокровенной тайны».

Носильщики с телами медленно приближались. Гавар отделился от группы скорбящих родственников и повел мать к воротам мавзолея.

Аби наблюдала за маленькой процессией. Первым несли тело человека, которого она готовилась убить, если бы не случилось то, что случилось. В тот момент она поняла нечто важное: зачастую лучшее не значит хорошее. В конечном итоге Гавар убил своего отца. Но Аби отдала Собаке приказ убить и сразу же почувствовала, как этот приказ изменил ее, казалось, это она собственноручно застрелила Уиттема Джардина.

Но его ей не было жалко.

Второго ей было жалко, настолько, что она не могла выразить это словами.

То, что она чувствовала к Дженнеру, не было любовью, теперь она знала точно. Но это была некая изумительно красивая иллюзия, очень похожая на любовь. И хотя все обернулось ужасом и предательством, Аби все же кое-чему научилась у Дженнера. Если ты любишь кого-то, это не значит, что ты можешь его спасти. И себя ты не спасешь лишь тем, что в сердце твоем горит любовь.

Жестокая ирония судьбы заключалась в том, что Дженнер не дожил до того дня, чтобы увидеть мир, в котором все Равные, лишившись Дара, стали бы ему равны. Аби не пыталась остановить слезы, которые катились по ее щекам, когда мимо проносили его тело. Горькие соленые слезы несли ей очищение. Аби простила его и простила себя.

В смерть этого мальчика Аби отказывалась верить. Но она собственными глазами видела бледное, холодное лицо Сильюна, когда три Джардина лежали в большом зале Кайнестона, чтобы все желающие могли выразить свою скорбь и проститься с ними.

Никто точно не знал, что произошло в комнате для допросов в тот час, что последовал за странной ослепительной вспышкой света. Когда служба безопасности вошла туда, они нашли три трупа и комнату, залитую кровью. Никто из выживших ничего не сказал о том, что же там все-таки произошло. Может быть, Люк когда-нибудь расскажет ей.

Несмотря на то что Аби очень хотела, чтобы ее брат проснулся, она в то же время боялась, как сказать ему, что папы больше нет. Он до сих пор так и не знал о его гибели. Аби попросила кремировать тело отца, и, когда Люк проснется и мама вернется, они все вместе найдут красивое место и развеют его прах.

Поскольку неизвестно, что случилось в допросной, возможно, Люк не знает и о смерти Сильюна. Их поцелуй в коридоре застал Аби врасплох, хотя сейчас, спокойно анализируя, ей кажется, что в этом и кроется ключ к разгадке. Она помнила, как наткнулась на Сильюна, который наблюдал за обнаженным по пояс Люком, рубившим дерево в лесу Кайнестона.

Восторженный ответ Люка на его поцелуй выбил почву у нее из-под ног. Но Люк был вдали от семьи почти год, и все они за это время изменились, как внешне, так и внутренне.

Но только не Дейзи. Аби сжала руку своей младшей сестры.

Стойкая, мужественная Дейзи. Она первой разглядела доброе сердце Гавара и все это время оставалась преданной ему и его маленькой дочери.

Интересно, сможет кто-то еще увидеть в нем эту доброту. Плохое всегда лежит на поверхности. Тем более что Гавар перед телекамерами всего мира признался в убийстве своего отца.

И все же настроение страны изменилось, как мечтала об этом Мидсаммер. И его отец уже не был великим государственным деятелем, о смерти которого надлежало скорбеть, он явил свое истинное лицо тирана. Его смерть не может остаться безнаказанной, но определенно останется неоплаканной. Средства массовой информации много раз повторяли слова Гавара: «Я не хочу, чтобы Британия была страной, где будущее ребенка определяется тем, в какой семье он родился. Я не испытываю гордости, что являюсь сыном того, кто считал это социальной нормой». Различные аналитики и обозреватели свободно обсуждали, попадет ли Гавар в тюрьму или будет управлять страной. Оба варианта рассматривались как одинаково возможные.

Когда носильщикам с телами его отца и братьев оставалось пройти всего несколько метров, Гавар открыл дверь семейного мавзолея. Потянуло сладковато-приторным смолистым запахом распада плоти, вероятно Эвтерпы Парва. Аби представила Дженнера, как он будет лежать там, в темноте, его веснушчатое лицо исчезнет, останутся только голые кости черепа, и слезы снова потекли – как хрупка человеческая жизнь, и как недостает каждому в этом мире любви и добра.