Мэделин Ру - Суд теней [litres]

– Где писатель? – Их голоса были такими громкими, такими пронзительными, что у меня чуть не лопнула голова.

Писатель? О Великий Змей, они знают о книге? Они имеют в виду меня? Подумать только, я привел это воплощение зла к невинным людям… Они искали меня. Я спрятался за занавеской и молился, гадая, хватит ли у меня сил бежать после долгого дня пути почти без еды. Мои ноги были покрыты свежими ссадинами и волдырями, плечо болело от тяжести книги. Нийек пронзительно закричала, и когда я снова заглянул в дом, один из пришедших целовал ее… Нет, не целовал… От его открытого рта к губам молодой женщины тянулся какой-то сияющий луч света, заглушая ее крики.

– Она не признается. Они ничего не знают, – произнесло второе существо. Вид у него был недовольный.

– Они должны!

Мужчина, удерживающий Нийек, встряхнул ее. Свет, льющийся из его рта, становился все ярче и ярче… Мети молил пощадить ее, пощадить их обоих – и зарыдал, когда Нийек обмякла. Кожа вокруг ее губ пузырилась и лопалась, плоть на лице заблестела, стовно нагретый воск, а потом так же, как воск, растаяла.

В дом ворвалась третья фигура, окутанная все тем же неестественным сиянием.

Я схватился за живот, отпустил занавеску и, пошатываясь и спотыкаясь, кинулся к колючим кустам за домом. Перед глазами стоял обнажившийся череп Нийек… Это проклятие! Проклятие, которое я наслал на них за то, что они оказали мне помощь!

– Вы слышали?

До существ в доме, должно быть, донесся треск кустарника. Я взвалил сумку на плечо и, с трудом переставляя израненные, окровавленные ноги, побежал быстро, как только мог. Они найдут меня. Они найдут книгу, и я тоже превращусь в лужу расплавленной плоти… Такой судьбы я боялся, но, возможно, я ее заслуживал.

В качестве наказания на следующее утро я несколько часов чистила лошадиные стойла. Миссис Хайлам отослала меня на конюшню с самого утра, не дав ни крошки хлеба, ни глотка чаю. Она, должно быть, знала, что уборка навоза займет больше времени, если я ослабею от голода.

Это был еще мягкий приговор, и в немалой степени, я уверена, благодаря Мэри. Это она просила о снисхождении для меня. Я не стала спорить, когда миссис Хайлам вынесла вердикт, поскольку я понятия не имела, заслуживаю ли наказания за вчерашний ужас. Нас предупреждали не покидать дом ночью, и хотя я нашла Мэри, но так и не смогла ее защитить. И я не переставала гадать, связаны ли мои нынешние страдания с тем героизмом, который проявил Финч.

Дальше мой день должен был стать только хуже. И чистка стойл была еще не самым худшим заданием. Сразу после этого я должна была прислуживать Амелии Кэнни, пока та будет выбирать тесемки и оборки для свадьбы. Такого мучения я не пожелала бы и злейшему врагу. Меня не интересовали ни она сама, ни ее жених. Каждый час, который я проводила вдали от подвала, был пустой тратой времени. Вычищая конский навоз, я теряла время, отведенное на перевод дневника.

Через два часа после того, как я приступила к работе, задание было выполнено. Я вытерла испачканные ботинки и одернула подхваченную юбку. Мне нужно было помыться и поесть. Хоть стойла и стали гораздо чище, они по-прежнему пахли лошадьми и сеном с легкой ноткой свежей травы и клевера. День был пасмурным, весеннее солнце спряталось за тяжелой завесой туч. Но прохладнее не стало, и я взмокла от пота.

По крайней мере я могла обосновать необходимость принять ванну перед встречей с Амелией: она ведь станет жаловаться, если от служанки будет разить конским навозом.

Я услышала мягкие шаги по доскам над головой, как будто кто-то только что забрался на сеновал. Это место было моим пристанищем почти всю осень, пока я привыкала к работе в Холодном Чертополохе, но я понятия не имела, что и другие пользуются этим укромным уголком. Я тихонько обошла стойла и увидела, что лестница на чердак, где сушилось сено, опущена. Кто-то действительно залез наверх, и, похоже, этот «кто-то» сейчас плакал.

На сей раз не было ни внутреннего голоса, ни какого-то предостережения – по крайней мере, пока не было. Но я усвоила урок о том, что происходит, когда слышишь чьи-то рыдания. Однако сейчас был разгар дня и Бартоломео дремал у дверей сарая. Я слышала его всхрапывания и успокоила себя, что он непременно проснется и поднимет тревогу, если во двор ворвется какой-то огромный, похожий на волка монстр.

Я поставила ногу на ведущую на сеновал лестницу и замерла.

– Кто там? Все в порядке?

– Это всего лишь я, – отозвался Чиджиоке, и в его голосе я услышала боль.

Я медленно поднималась по лестнице, давая ему возможность меня прогнать. Взобравшись наверх и вскарабкавшись на чердак, я выпрямилась, не произнося ни слова, и увидела, что он меряет шагами чердак с низким потолком. На его щеках все еще блестели слезы.

– Мне не помешает компания, – со вздохом признался он и, остановившись возле низкого треугольного оконца, прислонился спиной к балке. – Я понятия не имею, что сделал не так, Луиза. И если… Черт подери, почему все это так дьявольски сложно?

– Что именно? – осторожно уточнила я.

Чиджиоке прижался лбом к широкой балке над окном. Плечи его вздрагивали, но он уже не плакал.

– Мэри… Не знаю, что я сделал, чтобы так ее рассердить.

– Я видела ее только прошлой ночью в лесу, – сказала я. – Что случилось? Боже, я могла бы понять, если бы она сердилась на меня после всего, что сделала я. Но ты же не имеешь к этому никакого отношения!

Чиджиоке покачал головой и, прижав ладонь к затылку, взъерошил свои черные волосы.

– Сегодня утром после завтрака я отправился к ней. Я вручил ей вырезанную рыбку, так? А она… Луиза, она заявила, что рыбка ей не нужна и что она слишком устала, чтобы со мной сейчас общаться.

Чиджиоке снова чуть не расплакался. Я кинулась к нему и коснулась кончиками пальцев его плеча. Он еще больше наклонился вперед, словно стараясь свернуться в клубок, и вытер лицо руками. Но слезы все текли и текли по его щекам.

– Я и не знала, что вы так близки, – сказала я. – Полагаю, я многого не знаю. Но, возможно, тебе стоит просто ей поверить, а? Если она слишком устала, то… Ну, понимаешь, она вообще-то умерла. Вряд ли можно винить ее за желание отдохнуть. Я уверена, она придет в себя, просто должно пройти больше времени.

Он яростно затряс головой, отодвинулся от окна и повернулся ко мне. Нахмурившись, он уставился в пустоту за моим левым плечом, как будто стесняясь встретиться со мной взглядом.

– Нет… Нет. Я смотрел в ее глаза, когда она говорила это, когда она возвращала мне подарок. Там не было ничего. Ничего. Как… как будто она даже видеть меня не может.

– Мне ужасно жаль, – сказала я, чувствуя, как в груди нарастает тяжесть.

Это я виновата. Они находили друг в друге какую-то радость, а потом я пришла и эгоистично ее украла, согласившись на сделку, условия которой плохо понимала. И вот теперь Мэри вернулась, но, очевидно, она очень изменилась.