Дмитрий Емец - Дверь на двушку [litres]

Афанасий открыл крышку коробочки ногтем и увидел внутри семечко лимона. С одного края оно было раздувшееся от соков и сил, а с другого – тонкое, хилое, не до конца сформировавшееся. Афанасий вспомнил, что это семечко когда-то дала ему Яра. Яре же передал его Меркурий Сергеич со словами «Когда тебе будет. Паршиво. Просто дохни. На него!».

Тут Афанасия настигла волна грусти, подкатившая со стороны Москвы. Это тосковала Гуля. Выеденный личинкой провал души сосал ее своей пустотой. Афанасий торопливо закрыл коробочку, сунул ее в карман и встал.

– Пришло твое время! – сообщил он коробочке.

Время было неудачное для электричек. Хороший вариант был воспользоваться сирином , но вот семечко… Никогда не знаешь, как артефакт с двушки отнесется к простенькой магии сирина . Может, нормально, а может, останутся от тебя только шнурки.

И Афанасий решил взять такси. Самый простой вариант был сделать это из Копытово, где несколько желтых машин всегда стояло на центральной площади. И вот он пошел к Копытово, сжимая в кармане круглую железную коробочку.

Он шел по полю. Быстро темнело. Дул резкий холодный ветер. Ему казалось, что мир вокруг съежившийся, узкий, тесный, холодный, что просматривается он только до ближайшего леса, который сливается с горизонтом и как бы не до конца существует.

Афанасия сосала тоска, которую он разделял с Гулей. Непривычная ему тоска, потому что он был человеком бодрым, хотя и легкомысленным. Он думал о том, что если бы весь мир стал таким, как это вечернее, темное поле с воющим ветром, то его сил – сил всей человеческой жизни – хватило бы лишь на то, чтобы найти какую-нибудь девушку и продолжить род человеческий. И все. Никаких свершений, никаких поступков. Даже мысли съеживались, мельчали, замерзали на ветру.

Быть может, его согревала бы надежда, что далекие его потомки вырвутся из этого холода и мрака. И он стал думать о праотце Адаме. Тот был мудр, силен, говорил с животными и птицами на их языке (а это совсем не то, что бессмысленно лаять и мяукать, передразнивая кошек и собачек), слышал голоса ангелов и прожил 930 лет. Дальше дети и внуки Адама постепенно утрачивали силы, рождались все слабее, все глупее, жили все меньше, все меньше хотели, все меньше успевали. Ерундовые вещи становились для них препятствием. Огромный человек, сильный и мудрый, постепенно съеживался до простейших инстинктов и желаний. Эх, не прав был Дарвин! Нет никакой эволюции, а есть регресс: съеживается человек до небольшой жизненной программы, простеет, усыхает.

Тут Афанасий, не выдержав, сорвался с места и побежал. Когда бежишь – тебе не может быть больно и плохо. Человек не способен вместить бег и еще какую-то эмоцию. Это тезис, многократно проверенный Родионом. Афанасий бежал через поле. Освещенные окна крайних домов Копытово казались ему окнами сказочных замков с волшебными каминами.

Такси стояли на площади. В ряд, целых три штуки. И у каждого сзади была наклейка «Я сообщаю твоему начальству о твоих нарушениях, а ты сообщи моему о моих!».

– Общество взаимной порки, – буркнул Афанасий и постучал в стекло.

Водитель появился не из машины, а из ближайшего магазинчика. Лицо у него было круглое и простое. Он явно не собирался сообщать ни о чьих нарушениях, а вот с монтировкой выйти мог, это тоже как-то вытекало из общего выражения его лица.

Афанасий, чуткий к впечатлениям, смотрел на него во все глаза. В аэропорту или на вокзале всегда есть такой счастливый и довольный человек – с животиком, ни в чем не сомневающийся и совершенно не наблюдающий себя со стороны, а просто живущий. И вот красавчик Афанасий всегда завидовал таким дяденькам. Завидовал потому, что они были просты, а он был сложен.

Долго договариваться не пришлось. Существовал тариф, которого водители в Копытово придерживались с двумя исключениями: с пьяных и спешащих брали больше. Афанасий же пьян не был и даже спешащим не выглядел, разве что замерзшим.

По дороге водитель, которого Афанасий успел идеализировать и выдумать из него чуть ли не Платона Каратаева, стал как-то выпадать из своего идеального образа. Пару раз ругнулся на старушек, которые, пугаясь его машины, бестолково метались в свете фар, а одной дачнице на велосипеде внезапно резко загудел, загнав ее в кювет. Машину он почему-то вел одной рукой, а другой вообще не пользовался. Одной и передачи переключал, и рулил на поворотах. Когда же одной руки не хватало, он как-то невероятно хитро придерживал руль круглым животом. Афанасий начинал подозревать, что водитель однорукий.

Но тут таксист внезапно шумно почесался той левой рукой, которой в воображении Афанасия уже не существовало. И опять герой, к досаде выдумавшего его автора, оказался сложнее своего образа.

«Может, это какая-то особая рука и ею можно только чесаться?» – утешил себя Афанасий.

До дома Гули они добрались за полтора часа. Афанасий поднялся и позвонил. Ему открыли. Гуля стояла в коридоре – маленькая, одинокая, в неожиданно смешном комбинезоне под зайчика. У комбинезона были лапки-тапки и два кармана, тоже на заячью тему, хотя, кажется, настоящие зайцы не носят в карманах набивной моркови из ткани, да еще и пришитой к их животу. Но таков уж был этот комбинезон. Ты забирался в него – и становился… хм… грустным зайчиком.

Грустный зайчик потерся об Афанасия грустным носом… стоп! А зайцы разве трутся носами? Однако этот зайчик был не в курсе и потерся. И после на двух ногах пошел в кухню, причем не прыгал воробушком, а брел.

– Ты одна? А где твоя мама? – спросил Афанасий.

– Тебе нужна моя мама? – спросила Гуля, останавливаясь. – Мама ночует у подруги. Могу подсказать адрес, чтобы ты поехал ее навестить.

– Да нет… я не о том… – торопливо отказался Афанасий.

– А то смотри… могу сказать… могу даже машину тебе вызвать…

– Нет!

– Но ты же спросил про маму… Это очень здорово, когда спрашивают про маму! А то мамам, понимаешь, обидно. Растят они ребенка, растят, а потом о них даже не спрашивают…

Афанасий протянул руку и нажал Гуле на нос.

– Пык… – сказал он. – Это выключатель! Я выключил звук. Теперь ты не сможешь ворчать!

– Смогу! – заверила его Гуля. – Спорим, что смогу… нет, спорить нельзя… я уже не выигрываю… бесполезно…

На кухне Гуля начала вяло дергать дверцу холодильника. Готовила она неплохо, но очень по настроению. У нее почти не существовало дежурных блюд. Гуля или готовила что-то редкое, используя кулинарный канал, или не готовила вообще ничего.

Сегодня был второй вариант.

– Если ты голоден, могу предложить печенье с селедкой! – сообщила она Афанасию.

– Печенье с селедкой? – переспросил Афанасий с испугом. – Да-да, хорошо!