Дмитрий Емец - Дверь на двушку [litres]

Нельзя сказать, чтобы вид лимонного семечка потряс Гулю.

– Что это? Откуда? – спросила она.

Слово «двушка» Афанасий сказать побоялся. На слово «двушка» Гуля могла выдать такую же реакцию, как на слово «храм».

– Из коробочки! – торопливо сказал он. – Просто дохни на него!

– Зачем?

– Согрей его своим дыханием!

Гуля подозрительно изучала семечко. Лоб ее начал хмуриться, затем разгладился:

– И что будет?

– Что-то будет! Причем хорошее! – пообещал Афанасий. Он знал, что с Гулей опасно говорить про ее тоску и настроения. Позванные, они вмиг вернутся. Опять же если в семечке есть сила, она подействует и помимо знания. Когда детям дают антибиотики, то не объясняют, по какой формуле они работают.

– Как это «согреть дыханием»?

– Просто дохни на него. Ну, будто это крошечная сосулька, которую ты пытаешься растопить.

Гуля все еще сомневалась. Она еще не забыла, что когда вверяешься Афанасию, то вначале врезаешься на крылатой лошади в землю, потом летишь через трясину, потом не пойми куда попадаешь, твой милый эльб отдает концы, споры больше не выигрываются, а дальше тебя заливают во сне стеклом, чтобы внутри не было пустот.

– Давай с тобой вместе дохнем! – предложила Гуля. – Ведь мы же с тобой связаны! Если хорошо мне, то хорошо и тебе! И наоборот!

– Ну давай! – согласился Афанасий.

Гуля спорхнула с его с колен. Они положили семечко на табурет и вместе, сталкиваясь лбами, дохнули на него. В комнате стало светлее, точно к лампочкам люстры добавился еще какой-то источник света. Семечко налилось силой и сделалось отчетливым, как грива пега перед нырком. Кухня же вокруг размылась, словно невидимый художник, прорисовывая семечко, все остальное дал лишь как фон.

Афанасий, часто нырявший, умел улавливать такие состояния. Семечко явно становилось реальнее мира. Но все же главное Гуля заметила первой.

– Слушай… оно, кажется, хочет прорасти! – воскликнула она и, вскочив, зарыла семечко в стоящий на окне горшок, из которого торчали останки высохшего цикламена. Высох же он потому, что Гуля как-то, желая подкормить его заварочкой, полила его горячим чаем. Гуля тогда очень обиделась на цикламен: «Я заботилась о нем! Ковыряла землю спичкой, а он оказался такая вот скотина!»

Теперь Афанасий с Гулей стояли рядом и смотрели на горшок, из которого прошлогодней картофельной ботвой торчал бедный цикламен. И ничего пока больше не происходило. Так, брезжило что-то неясное, как за несколько минут до рассвета солнце лишь угадывается, но кругом еще тьма и только деревья в лесу начинают неуловимо раздвигаться и между ними появляются просветы.

Едва самолет набрал высоту, как шныровская молодежь мгновенно начала по нему носиться. Еще бы! Чуть ли не целый физкультурный зал – а эхо какое! Крикнешь «Эгегей!» – и услышишь его раза два или три.

– Если еще раз кто-нибудь заорет мне в ухо, я лично попрошу пилота выбросить его за борт! – пригрозила Лиана.

Кирюша, к которому эти слова адресовались, хотел сказать «ха-ха!», но внезапно вспомнил, что «Ил» почему-то называют «летающим самосвалом». И значит, если очень постараться, то выбросить кого-нибудь во время полета – вещь абсолютно реальная. Кирюша сразу притих и, поблескивая своими белыми неровными зубами, перепорхнул на колени к Лене. Лена покачивала его на коленях и ласково говорила: «Мой маленький! Моя птичка!» И Кирюшу нисколько не смущало, что он сидит на коленях у девушки и его называют «птичкой». В конце концов, и Октавия не смущало, что он, грозный император, половину жизни болтается под мышкой у Кавалерии и рычит оттуда как распоследняя моська.

А Кирюша, кстати, действительно напоминал птичку. Даже нос его, красивый, тонкий, с горбинкой, слегка смахивал на клюв.

Давно замечено, что во всяком новом человеческом коллективе, возникни он хоть на необитаемом острове, мгновенно начинают проявляться социальные роли. Как по волшебству возникают вождь племени, роковая женщина, женщина-растяпа, первая красавица, надежный парень, супермать, мужчина-балабол, антилидер, антилидерша, главный умняшка, дон Жуан, восторженная дурочка, местный юродивый, неогрызающаяся жертва, огрызающаяся жертва, трудяга, прокурор, и наконец сваливается с потолка клоун-дурачок.

Сейчас коллектив не был новым, но в него влились Долбушин и Лиана, поэтому некоторые роли активно перераспределялись. Долбушин – уставший, похожий больше на собственную тень – вел себя скромно и, не претендуя ни на какие роли, предпочитал оставаться в тени. Зато Кавалерию как прежнюю женщину-лидера активно теснила Лиана, которая использовала те же коварные методы быстрых словесных атак с мгновенным отступлением и переключением темы.

«Ага, – соображала Рина. – Супермать, конечно, Лена. Дон Жуан – Кирюша. Красавица – Лара, гений – Даня, надежный парень – Сашка, антилидер… мм… Фреда? Нет, она прокурор. А я кто? Ой! Только не говорите мне, что я восторженная дурочка! А бывают восторженные не дурочки? Нет, они все равно косят под дурочек. Как-то сама собой на эту роль скатываешься».

Гавр ворочался под брезентом до тех пор, пока Сашка не бросил ему банку тушенки. Причем закрытую. Сделано это было с умыслом. Гавр мгновенно ее прогрыз, расплющил, всю перекорежил, а потом стал языком доставать из банки мельчайшие кусочки. Он мог заниматься этим часами и, разумеется, все это время был относительно безвреден для окружающих.

– А вот мне недавно стало грустно, и я покусала Гавра! – провокационно громко произнесла Рина, прекрасно зная, что Долбушин жадно вслушивается в каждое ее слово.

– Чего ты сделала? – переспросила Кавалерия.

– Покусала Гавра.

Кавалерия и Лиана одновременно вскинули брови. Настолько разом, что обеим это не понравилось и они недовольно покосились друг на друга.

– Ну, что ж… Судя по тому, что он жив, ты не ядовита! – похвалила Лиана.

Рина пришла в шаловливое настроение. Особенно ей почему-то хотелось дразнить Долбушина. Она даже размечталась, что вот возьмет и скажет ему сейчас громко, чтобы все слышали: «Пап, дай мне два с половиной миллиона на булавки!»

А он, весь такой правильный, ответит: «Нет, этим ты уменьшишь свои шансы достичь чего-то в жизни. Вот тебе сто рублей и еще пятьдесят мятой бумажкой!»