Дмитрий Емец - Дверь на двушку [litres]

Он смирно сел и потрогал селедку кусочком печенья. Гуля мрачно наблюдала за ним.

– Чего ты молчишь? – подозрительно спросила она. Она только что попыталась помыть под струей чайную ложку, и ее обдало брызгами.

– Если я что-то сейчас вякну – ты со мной поссоришься, – заметил Афанасий.

– И если ты будешь молчать – я с тобой поссорюсь!

– Нет, – уверенно опроверг Афанасий. – С молчащим человеком поссориться невозможно, если он молчит доброжелательно. А я молчу невероятно доброжелательно, я умею!

Афанасий знал, о чем говорил. Его научил многолетний опыт общения с мамой. Еще в детстве он понял, что женщин надо слушать выборочно. Мелкие настроения у них меняются раз десять в сутки. Женщина может несколько раз в день сказать «Я люблю тебя меньше, чем вчера!», или ходить с трагическим лицом, или фыркать, или обижаться. Опытные учителя в школе в такие минуты зевают и говорят: «Петрова, выйди из себя и зайди обратно с нормальным лицом!» Но нервные, молодые, не очень уверенные в себе мужчины начинают страдать, накручиваться, переживать, хотя на самом деле это ровным счетом ничего не значит. В человеке надо ощущать постоянные ветра, а мелкие ветра так часто меняются, что опытные капитаны обычно даже не кидаются переналаживать паруса.

Гуля закрыла кран и тронула его пальцем, наблюдая, как падает тяжелая последняя капля.

– Мне снятся ужасные сны, – сообщила она. – Пересказывать даже не буду… Человек с содранной кожей – это почти приятный собеседник. Я радуюсь, если только им ограничится. А так и медузы, и стекло в меня вливают…

– Стекло?

– Да. Сегодня мне снилось, что я внутри пустая и что в меня вливают стекло, чтобы эта пустота исчезла. И я пью… плачу, но пью, потому что понимаю, что нужно.

«Она проходила через болото дважды – туда и обратно. Плюс долго была инкубатором. Болото хорошо ее знает… каждое слабое место…» – подумал Афанасий.

Но даже не это было самым страшным. Самое страшное, что болото понимало, что Гуля не боец, что она уступает натискам эльбов, а мирных жителей убивать проще. Зло ведь не только злое, но и расчетливое. Когда некогда в Техасе назначили премию за голову каждого убитого индейца-апачи, охотники за головами быстро сообразили, что апачи вообще-то и сами недурно стреляют, а в траве прячутся куда лучше белых, а вот рядом, в каньонах, обитают абсолютно мирные и безопасные индейцы с точно такими же головами и волосами… И потом как-то так получилось, что если из индейцев кто-то и выжил, то это были именно сопротивляющиеся апачи.

Гуля стояла у окна и беззвучно всхлипывала – только лопатки дрожали. Афанасий подошел и обнял ее сзади, коснувшись щекой теплого затылка. Так они и отражались в темном стекле: он – высокий, тонкий, изящный и она – похожая на встрепанную птичку.

– Все будет хорошо! – сказал Афанасий.

– Нет, не будет! – убежденно повторила Гуля. – Ты сам не захотел, чтобы все было хорошо… Ты принял решение за меня! Ты всего меня лишил… Я теперь пью стекло… ну и спасибо тебе за это… жму тебе лапу! Твой Бобик!

Афанасий, начавший незаметно доставать из кармана коробочку, пальцем задвинул ее обратно. Он опасался, что Гуля вышвырнет семечко в окно. Она вообще была упрямая, хотя и любящая, и упрямство у нее было патологическое. Ты словно на стену натыкался. Мягкая Гуля делалась твердой как кремень. Проявлялось это не часто, но в каких-то пунктах она держала оборону вмертвую. Например, ее невозможно было завести в храм. Едва ли не сложнее, чем подвести к закладке. Она сразу ощетинивалась, начинала размахивать руками, что-то доказывать, и они поспешно отступали от этой темы, чтобы не поссориться.

Не говоря ничего о семечке, Афанасий ногой придвинул табурет, сел и посадил Гулю к себе на колени, чтобы она видела себя в темном стекле как в зеркале. Он убаюкивал ее как ребенка. Когда она начинала ворчать, он принимался дрожать коленями, словно она тряслась по камням на телеге с деревянными колесами, а когда голос у нее становился спокойнее, то ход колес-колен сразу делался плавным, они обрастали резиной, и камни превращались в спокойное асфальтированное шоссе. Гуле прыгать на колдобинах не нравилось, и она поневоле переставала ворчать.

К тому же Гулю как скрытую птичку очень привлекало собственное отражение. Она смотрела на себя в темном окне – и невольно начинала поправлять волосы, прихорашиваться. Зеркало успокаивает женщин. Они делаются деловиты, что-то в себе преображают. Мужчины же обычно лишь сверяют собственное самоощущение со стеклом. Велик ли я? Грозен ли? Могу ли кого устрашить? Или лучше отодвинуться к стеночке и подождать, пока все пройдут?

Гуля мало-помалу успокаивалась. Вначале она говорила много, горячо и бессвязно, потом просто много, а под конец – много и даже связно. Внезапно она начала подозревать Афанасия, что он кого-то встретил, а ее не любит, бросит, что она ему не нужна.

– Нет, – терпеливо сказал Афанасий. – Никого я не встретил.

Гуля, не слушая его, все смотрела на себя в окне. Отражение жило и менялось. В чертах появлялось нечто обобщенное, фоном служило небо, к тому же через ее лицо временами пролетал вертолет. И оттого она наблюдала себя как интересную незнакомку, узнавая какие-то одни черты и не узнавая других.

– Я поняла секрет! – объяснила Гуля не только Афанасию, но и тому двойнику в стекле. – Девушка должна точно знать, чего она хочет! Это может быть простое желание, например купить пылесос. Или сложное желание: выйти замуж и родить трех девочек. Если женщина путается в желаниях, то путает вместе с собой и всех окружающих. Мужские желания – это отраженные женские программы. То есть женщина хочет, например, завоевать Египет. И вот она кричит: «Хочу, хочу, хочу Египет!» А мужчина уже думает, куда переставить какие-нибудь там пушки, дивизии и прочие другие скучные вещи.

Афанасий покосился на Гулю с сильным сомнением. У него не получалось представить себе Кавалерию, вопящую «Хочу Египет!» и топающую ногами на Кузепыча. Да и Гуля не была такой уж грозной. Вообще чем более роковой представляет себя женщина, тем обычно она добрее и мягче. Просто улитки прячут мягкое брюшко под толстым панцирем. Самые добрые девушки – те, у которых дома живут скорпионы, пауки и змеи.

– Сомневаюсь, – сказал Афанасий. – Мне кажется, все очень индивидуально. Важно, чего хочешь именно ты!

– Я хочу, чтобы мне не было больно. Хочу не бояться и… хочу тебя любить, – сказала Гуля.

Афанасий почувствовал, что лучшего момента уже не будет. С усилием просунув руку в карман, потому что Гуля сидела у него на коленях, он вытащил железную коробочку.

– Вот! Подарок! – сказал он и, открыв ногтем крышку, показал ей семечко.