Роберт Вегнер - Каждая мертвая мечта [litres]

Альтсин заморгал. Вот сейчас. Кто это сказал? Я? Или Он? Какая часть нашего общего существа решила вдруг сделаться императором искренности?

– Прости. Я… не это хотел сказать.

Но ахер только покачал головой.

– Знаю. Но… я должен так говорить… потому что если перестану… нужно иметь силы, чтобы прожить еще один день… или два… надежду… хорошее слово? Надежда… Борехед пошел с людьми. Не нашими. Твоими. Сказал… «Не позволь им умереть». У меня остались… только слова…

– А они не наполнят животы. Не добавят сил. А медведь – сделает это. Торгуемся?

Тот покачал головой – очень по-человечески, может, был это жест, подхваченный за время торгов с несбордийскими купцами.

– Нет. Мы обменяемся дарами. Мы дадим тебе лодку. Ты нам дашь свою добычу. Мы не можем торговать.

– Отчего же?

– Потому что с китом не торгуют.

В голове Альтсина промелькнула мысль, что когда он уже получит лодку, то хорошо бы убить этого шамана. Этот сукин сын был слишком умен или же, благодаря своим талантам, видел слишком многое. Но Альтсин сразу же отбросил эту мысль, по-настоящему злой и пристыженный.

Нет. Убийство – это не ответ на все. По крайней мере, не всегда.

– Хорошо. Пойдем обменяемся подарками.

Им выделили две палатки, отдельную для женщин, отдельную для мужчин: жест любезный, хотя и не нужный. Показали, где оставить и обиходить коней, где они могут взять еду, – и показали отхожие места, расположенные в строгом военном порядке. Все было решено быстро и умело. И с такой ледяной вежливостью, что Кайлеан удивлялась, что на вершине взгорья еще не выпал снег.

Ласкольник собрал их в большей палатке, едва только они расседлали коней и чуть перекусили. Стояли ввосьмером, глядя на Дагену. Девушка что-то бормотала себе под нос, быстро взмахивала ладонями, словно ткала материю из пыли и света. Наконец улыбнулась, довольная.

– Не услышат. Ну, разве что войдут в палатку, но тогда мы их, пожалуй, увидим.

– Ха-ха, дочка, ха-ха. – Голос кха-дара истекал сарказмом. – Впрочем, мы сидим по горло в дерьме, поэтому немного юмора нам не повредит.

Кошкодур кисло улыбнулся под выгоревшими усами.

– Все выглядит не слишком хорошо, да, кха-дар?

– Не слишком, лейтенант. Я не надеялся на торжественный пир или на детей, что станут бросать нам под ноги цветы, но это? – Он махнул на палатку, сшитую, казалось, из каких-то занавесей. – Слишком много гнева и злости.

– Или разочарования и недоверия. – Йанне потер челюсть, размазав в кровавую полосу несчастного комара. – И, пожалуй, с ними сложно не согласиться. Война закончилась больше двадцати лет, а Империя вспомнила о рабах только сейчас. Если бы это был я…

– Но это не ты, Йанне. И не «еслибый» мне тут, чтоб нас всех. За последние годы из рабства выкуплено почти тридцать тысяч человек…

– Крестьян? Ремесленников? Обычных солдат?

Прозрачные глаза Ласкольника сузились в злые щели.

– Прерви меня еще раз, парень, и мы выйдем наружу, и я спущу с тебя шкуру. Мы тут не затем, чтобы нырять в выгребную яму старых обид. Мы не могли сделать ничего больше и…

– А это правда, кха-дар, – Нийар выступил из шеренги, – то, что ты говорил? Насчет того, что наши помогли посадить на трон здешнего князя.

Ласкольник фыркнул, выругался и внезапно широко улыбнулся. Ох, как же Кайлеан любила эту улыбку. Это был ее, их кха-дар, вождь-отец чаардана.

– Похоже, вы не дадите мне закончить ни единой фразы, да, детишки?

Даже Кошкодур, ровесник генерала, не казался оскорбленным этими «детишками». Более того, он даже оскалился, словно у него только что вышел удачный бросок костьми. Их командир тяжело вздохнул.

– Ну ладно, по очереди. Йанне, прости, порой я чувствую, что беру на себя слишком много, что это становится больше меня. Я бы предпочел, чтоб было как на войне: видишь, где враг открылся, и бьешь туда изо всех сил. А эти тайны, секреты, игры Крыс и Гончих… слов нет. Простишь?

Кайлеан видела уже, как Ласкольник делает такое: естественно, с непринужденной искренностью. Простит ли? Она глянула на Йанне. Если бы старик указал ему кол и произнес: «Сынок, всади-ка вот это себе в задницу», парень тряс бы ногами в воздухе раньше, чем она успела бы сосчитать до десяти.

– Нет… – Птичник сбился, покраснел. – Это я… говорил глупость…

– Не только ты, кое-кто еще не сумел придержать язычок насчет странных идей насчет буйволовых рогов.

Несколько ухмылок – маловато, чтобы смутить Лею.

– Он сам начал похваляться, кха-дар.

– Естественно. Но вернемся к делам поважнее. Нийяр, сколько раз я тебе врал?

– Ни разу, кха-дар.

– Я сказал столько, сколько узнал от Пальца. А Псарня действовала по поручению самого императора. Это я знаю от него самого.

– Но не удалось?

– Но не удалось. И множество людей ищет ответ: почему? Но сейчас нам нужно бы узнать, чего стоит эта армия. – Ласкольник махнул рукой в сторону выхода из палатки.

– Учатся, словно проклятущая пехота, генерал. – Кошкодур почесал в затылке. – У них есть ветераны, которые учат молодых, и вообще.

– Знаю. Видел этот лагерь. Только этот, потому что вы знаете: остальные мы не можем рассмотреть. Ну и имейте в виду еще одно: имперский пехотинец обучается как минимум пять лет, прежде чем попадает в боевой полк. Ну, разве что – война, тогда все идет быстрее. Но даже во времена Ржавой Осени мы не посылали в битву людей после месяца беготни со щитом.

– Говорят, что восстание готовилось дольше. Годами.

– Говорят, Сарден, говорят.

– Ну и пока что они выигрывают большинство стычек.

– Засады, ловушки, коварство. Хорошая работа, но это лишь вступление. Игрушки, не война. Белый Коноверин еще не двинул армию, Камбехия – тоже, а она – сильнейшее из здешних княжеств. Зато Северная Гегхия разгромила бо́льшую часть сил восставших и задавила бунт почти на всей своей территории.

– Под Помве сав-Кирху упокоил три тысячи кавалерии.

– Вижу, что это пробудило в тебе нечто вроде меекханской гордости, да, Кошкодур? И в остальных – тоже? Это была хорошая работа, хорошая битва. Мудрая. Но у них там имелось десять тысяч человек против трех, а также боевой лагерь, и, что важнее всего, помвейцы отнеслись к ним легкомысленно. А никогда не стоит относиться легкомысленно к гребаной меекханской пехоте. Такая вот новость ушла после Помве в мир, а потому теперь будет сложнее. Следующий командир, с которым им придется сражаться, будет осторожней, не даст обмануть себя притворной слабостью. Ну и они еще не выходили в бой против слонов.

Слоны. Кайлеан видела нескольких в Белом Коноверине, прежде чем отправиться на запад. Огромные, как ее родной дом, серые горы на четырех колоннах, с адскими змеями, что свисают между белых клыков, торчащих из морды. Чудовища, словно из легенд о Войнах Богов. Один, похоже, возвращался с тренировок, потому что на спине его стояла башенка, в которой сидело трое лучников. По бокам свисали куски кожаного панциря, а башку и хобот скрывали блестящие стальные чешуйки. Торин, конь, которому были не страшны копья, стрелы и огонь, даже присел на задние ноги, увидев эту тварь, – и не хотел приближаться к ней и на тридцать ярдов.