Бекс Хоган - Побег

Омерзительные банки. Снадобья. Колдовство. Я считала, что все волшебники давно умерли и исчезли. И вот я сижу напротив одной из них. Волшебство, которым я вызвала морских хищников, подбирается к моей груди и замирает в ожидании. Подобное притягивает подобное. Я впервые как следует рассматриваю Эстер. Она не такая старая, как казалась. Просто время жестоко с ней обошлось. Либо волшебство каким-то образом изменило ее.

Или замаскировало.

Если Эстер и ощущает мое волшебство, то не подает вида. Вместо этого берет что-то с полки и передает мне. У меня замирает сердце. Несмотря на грязь, сходство броши с моим компасом, подаренным Грейс, очевидно. А когда я протираю ее, то обнаруживаю тот же розовый гребешок и ракушки каури, вставленные в золото, вензель «Г», украшенный тем, что некогда было тончайшей резьбой.

– Она каждый день ее носила.

Мне внезапно приходит в голову, что, говоря, будто мое лицо ей знакомо, старуха имела в виду, что знала похожее. Сердце бьется от возбуждения, когда я думаю о матери.

– Эта брошь принадлежала кому-то, кто был похож на меня?

– Да. Я сняла ее с ее тела, когда хоронила. Твою мать.

Только что бившееся сердце останавливается, раздавленное тяжестью неожиданного горя, и несколько мгновений я не могу дышать. Я и не догадывалась, что надеялась застать мать живой, пока не столкнулась с ее смертью снова. То было лучшим, во что верилось в историях Грейс, а слова Эстер окончательно мою мечту развеяли.

– Вы расскажете о ней?

Голос никакой. Он будто принадлежит не мне, а тому одинокому ребенку, которым я когда-то была, плачущему по ночам в тоске по материнским объятиям.

Глаза Эстер блестят от грусти.

– Она была доброй. Сердцем, полным любви. Особенно к своей девочке. – Старуха кивает на меня. – Она была моей подругой. – Ее вздох исполнен скорби. – Она жила здесь. Теперь никто не живет. Она так боялась. Так боялась. И правильно делала. Я нашла тела.

– Тела? – Я сбита с толку.

– Ее убили. – Эстер смотрит на меня с сочувствием. – Извини, но правда будет мучительной.

Я сжимаю брошь в руке. Муки мне слишком хорошо знакомы. А вот правда – нет.

– Я должна знать.

Эстер кивает.

– Они жили в хижине рядом с моей, когда поженились. Вскоре после этого родилось дитя. Хорошенькая девочка. И они были счастливы.

Она делает паузу, и я хочу всеми фибрами души, чтобы на этом она поставила точку, однако знаю, что у истории не будет счастливого конца.

– Первое путешествие к пескам – важный момент в жизни любого здешнего ребенка, – продолжает Эстер. – Все островитяне должна научиться слышать то, что им говорят земля и море, но этот ребенок был особенным, потому что он был не просто островитянином. Они много смеялись, родители ребенка, радостные возвращались домой с песков по вьющейся через лес тропе. Среди высоких деревьев было хорошо играть в прятки, и мужчина забегал вперед и затаивался, а женщина спрашивала девочку, куда делся папа, и когда они подходили к его дереву, он выпрыгивал, и ребенок заливался смехом облегчения. Но однажды он не выскочил, и женщина забеспокоилась. Схватив ребенка, она устремилась в чащу леса, потом, почувствовав, что зашла слишком далеко, повернула. Ее муж был неподвижен, пригвожденный там, где прятался, ножом в горло. Рот его был открыт, будто в предупреждающем крике, в глазах застыл страх, кровь стекала с шеи красными слезами скорби. Она кинулась бежать. Но она знала, что не сможет спрятаться, знала, что тот, кто убил ее мужа, охотится и за ней. Поэтому она сделала единственное, что могла. Уложила ребенка в густую траву, надеясь уберечь от той же судьбы, оставив ни с чем, кроме поцелуя в лобик и одинокой слезы. Она убежала. И никогда больше не вернулась.

– Думаете, я и есть тот ребенок? – Это уже не голос, а шепот.

– Ты и есть тот ребенок.

– А что случилось с женщиной? – Думаю, я знаю, но мне нужно это услышать. Чтобы быть уверенной.

– Когда люди пришли за ней, она сражалась. Она убила одного и проткнула кинжалом глаз другому прежде, чем они повалили ее. Лишь бы только защитить дитя, которое она любила.

– Тот, кого она пырнула в глаз, он ведь не умер?

– Нет. Я видела, как он уносит тебя.

А потом он воспитал меня, как собственного ребенка.

Ярость вскипает во мне.

– Вы это видели? Почему вы им не помогли?

Она вешает голову:

– Это было не так просто. Но я знала, что однажды ты вернешься, и вот теперь, когда ты вернулась, я помогу тебе.

Я стираю со щеки слезы, злая из-за всего: из-за потери родителей, из-за предательства того, кого считала своим отцом, из-за мысли о той жизни, которой могла бы жить.

– Пора тебе узнать свое истинное имя, то, которое дали тебе родители, когда ты отправилась в первое путешествие к пескам, то, в котором заключен смысл.

– Мое имя? – Я не понимаю, зачем Адлер изменил его.

– Да. Тебя зовут Маирин. Звезда моря.

Что-то глубоко внутри меня оживает, старое знание, которое скорее смущает, нежели успокаивает. Мое Западное имя узнает себя, ту силу, которая в нем содержится.

– А все имена на Западе имеют смысл? – спрашиваю я, пытаясь понять.

Эстер качает головой:

– Нет, не все. Это древняя королевская традиция. Моим даром тебе при рождении было заколдовать твое имя. Ты – истинное дитя островов. Последняя из рода Грифура. – Она вздыхает, на миг затерявшись в закоулках памяти. – Адлер не хотел, чтобы ты его знала, – продолжает она, помедлив. – Не хотел, чтобы ты знала себя.

– Но почему?

Эстер прикладывает большой палец к моему лбу, и я возвращаюсь вспять к своему самому раннему воспоминанию, когда чуть не утонула. Только на сей раз я вижу, как Адлер толкает меня в воду и наблюдает, как я бултыхаюсь, а потом вытаскивает и бросает на палубу, как кусок старой тряпки. Я открываю глаза и смотрю на Эстер.

– Он хотел, чтобы я боялась воды. Чтобы держать пленницей на корабле.

Чтобы контролировать меня, как контролировал всегда, как будто я была для него всего лишь куклой, с которой можно поиграть.

Она грустно кивает:

– Если бы он называл тебя Маирин, ты бы никогда не боялась океана, который была рождена любить. Имя придало бы тебе сил, как было задумано твоими родителями. Ты чувствовала бы себя так же уверенно в воде, как чувствуешь на суше.

Еще одна мелочь, которой лишил меня Адлер.

– Всегда бывают неосуществимые решения, – тихо говорит Эстер. – Когда они приняты, мы просто учимся с ними жить. Не более того. Но тебе предстоит много таких решений, и ты должна их осуществить.

– А что, если у меня не получится? Что, если я не смогу его остановить?

Отчаяние буквально губит меня.

– Почему ты в себе сомневаешься?

Она вытягивает из меня правду, как яд из раны.

– Во мне живет темнота. Я могла бы стать такой же, как он, хладнокровной убийцей, и это ужасает меня. Что, если я уступлю той жестокости, на которую, я знаю, я способна?