Сара Холланд - Эвермор. Время истины [litres]

Конец мира разыгрывается в моей голове, когда добираюсь до верха спиральной лестницы. Я недостаточно сильна, и, если проиграю, Семпера навсегда останется привязанной к своему пути, который станет лишь темнее во власти Каро. Связанные кровавым железом и временем жители просуществуют, пока хрупкий баланс мира не рухнет и они не разорвут друг друга на части, как волки, под ее надзором.

Внутри хранилища темно, не считая тусклого света лампы, но и этого достаточно, чтобы увидеть, что, как и говорил Лиам, оно опустошено. Движимая одним лишь инстинктом, я осматриваю стены в поисках подсказки, которая приведет меня к секретному подземелью или двери.

Что-то привлекает мое внимание: крошечная неровность в камне, но я останавливаюсь и присматриваюсь. И понимаю: это совсем не неровность, а символ, вырезанный в стене. Цветущее дерево, едва различимое в свете фонаря. У меня уходит мгновение на то, чтобы вспомнить, где я раньше его видела, но потом оно всплывает в моей памяти вместе с воспоминаниями о маленькой Каро у реки и о могиле лорда Эвера.

Сопротивляясь страху, сковавшему меня, нажимаю на символ, и потолок со скрипом и скрежетом открывается. Пыль дождем льется на капюшон, засыпает лицо, заставляя слезы навернуться на глаза. Но я поднимаю взгляд к маленькому вертикальному тоннелю, едва ли шире моих плеч. Пустота в башне Эверлесса, спрятанная в поднебесье клетка.

В самом камне вырезано некое подобие лестницы – небольшие выемки для рук и ног. Из отверстия веет холодом. Мне хочется повернуться и убежать, но куда мне идти? Спрятаться на кухне, как в детстве?

Нет. Для меня больше нет ничего другого ни в Эверлессе, ни где-либо еще в мире. Никогда и не было, понимаю с чувством невыносимой тяжести.

Дальнейшее неизбежно, и я подтягиваюсь к тоннелю, цепляя фонарь на локоть, пока пальцами не нащупываю первую выемку. Какие бы повороты и перемены ни случались в моей жизни, мне всегда было суждено вернуться в Эверлесс.

Ступеньки резной лестницы покрыты пылью. Поначалу они гладкие, но дальше становятся шероховатее, будто люди, находившие это место до меня, начинали забираться, но в какой-то момент отвага покидала их и они спускались, поддавшись страху, который присутствует здесь как нечто живое.

Камень на ощупь холоднее, чем бывает обычно, и кажется, что тоннель сужается, хотя это может быть просто мое воображение, клаустрофобия, развившаяся, когда свет снизу пропадает, оставляя меня наедине с ненадежным мерцанием лампы.

Лестница все тянется вверх, пока я не забираюсь так высоко, как только могу. Воздух здесь становится влажным, прелым, таким, какой я чувствовала в погребах под кухней, чего не должно быть, потому что это место так близко к небу. Вскоре, когда боль в руках и ногах начинает ощущаться еще острее, а пальцы отказываются разгибаться, воздух снова становится холоднее, запах земли сменяется чем-то странным, кисло-металлическим, похожим на запах запекшейся крови.

Наверное, никто не поднимался по этой лестнице уже целые столетия. Внутренний голос уговаривает меня бежать, нашептывая, что я поняла все неправильно.

Но я продолжаю лезть, пока не чувствую, что надо мной открывается пространство, а под пальцами ощущается каменный пол.

Подтягиваюсь и оказываюсь в комнате средних размеров, свет моего фонаря может лишь осветить круг изогнутых стен, которые, так же как и потолок, сделаны из камня. Пол выложен плиткой, но скрыт таким толстым ковром из пыли и земли, что мои аккуратные шаги, ведущие от лестницы, оставляют на нем глубокие отпечатки, как на снегу. Тут пахнет землей, пеплом и…

Комната не пустая. Вдоль одной из стен стоит длинный деревянный стол, потрепанный временем, на котором разложены разнообразные, еще более древние на вид инструменты, блеск металла и стекла скрыт слоем пыли. С их помощью когда-то привязывали время. За всем в углублениях в полу стоят десятки бутылок: зеленых, коричневых и синих. Вино или зелье, а может, что-то еще, неизвестное мне, темнеет в них.

И, наконец, две узкие кровати, обе застелены, будто владелец только что вышел.

Поворачиваюсь, чтобы осмотреть комнату целиком, и сразу же замечаю две вещи.

На стене позади меня находится вырезанное в камне, блестящее подобие фрески. Змея и Лиса смотрят друг на друга, присев и свернувшись кольцом перед битвой, их воинственные фигуры запечатлены длинными линиями и жесткими углублениями в камне. Но Змея и Лиса – Каро и я – намного меньше, чем другое существо, нависшее над ними.

Не могу подавить дрожь, пробирающую меня до самых костей. Пес, оскаливший пасть, сверху надвигается на Лису и Змею, хотя те, кажется, не замечают его голодного оскала.

В горле пересыхает. Поднимаю лампу повыше, чтобы рассмотреть кровати, несмотря на то что внешне они кажутся наименее интересными. Провожу рукой по плотным стеганым одеялам. Пальцы сами лезут под подушку и нащупывают что-то твердое и холодное.

С замиранием сердца достаю рубиновый кинжал с рукояткой, опутанной змеей.

От неожиданности отбрасываю его на кровать, как будто это настоящая змея. Потом закрываю глаза, уверенная, что все это – просто сон. Но кинжал не исчезает – ждет меня.

Снизу доносятся шаги.

Я наклоняюсь и беру его в руку.

Замерев в страхе, прислушиваюсь, крепче сжимая затейливую рукоятку со смутным ощущением, что уже делала это раньше.

Снизу доносится слабый стук: должно быть, кто-то поднимается по лестнице. Тоннель усиливает звук тихих шагов, и он становится все громче. Из этой круглой комнаты нет спасения, кроме падения с высоты.

Я так крепко сжимаю в руке свое оружие, словно хочу вытянуть из него храбрость. Дыхание сбивается, когда шум внизу становится все громче. Но времени на пустые домыслы или сожаления нет, потому что кто-то появляется в проходе, ведущем из хранилища. В тусклом свете лампы вижу взмах блестящей черной юбки, аккуратные ноги в туфельках, выглядывающие из-под нее. Я узнаю ее фигуру раньше, чем могу разглядеть лицо. Каро.

Ко мне подступает паника. В темноте она кажется сотканной из теней: темные распущенные волосы лежат на плечах, сливаясь с черным одеянием. Она поворачивается, видит меня, и улыбка расползается на ее лице, обнажая белоснежные зубы. Она протягивает руку и достает из-за пояса два длинных кинжала. Каро вертит оружие в руках, и свет фонаря блестит на лезвиях. В этот момент единственный выход, ведущий обратно в хранилище, захлопывается, перекрывая жидкий свет, попадавший снизу, замуровывая нас внутри. Спальня стала клеткой, склепом.

Я испытываю невообразимый страх, пока мы молча смотрим друг на друга. Каро – в напряженной позе, будто она готова атаковать, улыбка померкла. Жажда битвы, появившаяся в ее взгляде вместо обычной холодной уверенности, отнюдь не придает мне храбрости.