Даниил Ященко - Противостояние Предназначению [СИ]

А теперь… Что теперь. Те же Миттео, Бальтазар и Азраил, заключив договор (разорви его все демоны преисподней!) с Инквизицией сами же и противодействуют его делу. Ириодал прямо чувствовал, как при каждом взаимодействии с Силой перед ним встают преграды, словно безбрежные потоки энергии кто-то пытается отгородить забором от него. Это может сделать только очень сильный и кровно близкий. То есть, в данном случае, Миттео.

Что больше всего бесило Ириодала, так это то, что Темная троица выжидает, ждет, что будет. Они смогут найти себе выгоду как в победе так и в поражении его, Ириодала. А в противодействии Миттео он видел лишь очередной укол старшего братца – ясно, что магические барьеры тот ставит лишь под давлением Инквизиции, чтобы показать, да, мол, мы честны с вами, Серые.

На коленях Властелина Теней оказались простые черные ножны с изогнутой катаной.

–Мы еще посмотрим, – обращаясь к бушующей за стенами башни метели произнес Ириодал, нежно, почти любовно, поглаживая оплетку рукояти меча.

Два путника появились на дороге, ведущей в некогда сожженный, а теперь снова отстраиваемый посад, словно бы из воздуха. Да почти так оно и было. Но лишь кружащие в небе птахи да робко выглядывающий из своего укрытия лис заметили их. Не спеша, парочка пошла вверх по пологому склону холма, туда, где некогда высились строения бедного, как и все города Нордлинга, оплота сгинувшего во время опустошительного нашествия с севера, из страшного и мрачного, но легендарного Замка Теней, о котором местные жители если и говорят, то только шепотом.

В Нордлинге начиналось короткое северное лето, но кое-где, особенно в стороне от дороги в лесу, лежал упорно сопротивляющийся солнечным лучам снег, из блестящего белого покрова превратившийся в грязный кучи. Да и тепла особо не наблюдалось. Молодой, почти мальчик, встретивший едва ли больше двадцати зим, старательно кутался в не по погоде легкую тунику. Второй же шагал как ни в чем не бывало, словно не замечал дующего с холодного севера ветра, проникавшего под хлопковую некогда белую, а сейчас выцветшую и ставшую почти серой робу. Так они и преодолели пару миль, оставшиеся до того, что раньше было городскими стенами (кстати, каменными стенами посад мог похвастаться только с этой стороны). Сейчас на уродливых почерневших, будто гнилые обломанные зубы в старческом рту, развалинах укрепления возились люди, не то отстраивая стену заново, не то без особого успеха пытаясь подлатать то, что было. Занятые своими делами, селяне не обратили внимания на путников, и те беспрепятственно проникли в город. Там жизнь кипела полным ходом: мужчины вовсю возводили разрушенные войной постройки, кто уже обустроил быт занимались повседневными важными делами или помогали соседу, женщины опустив головы долу работали в поле, разбитом около останков стены. Даже дети были заняты – помогали взрослым.

На шагающих пришлецов кое-кто покосился, некоторые поглядели, а потом вернулись к делам, мол, пусть их, нищебродов, сами почитай на пепелище живем. А большинство даже не обратили внимания.

Однако, нашелся один человек, чья реакция отличалась от прочих. На пороге небольшой хибары, из трубы которой валил дым – временной кузницы – торчал здоровенный волосатый детина, покрытый испариной так, что с него градом струился пот, до того подпиравший стену кузни и дышавший, как кузнечные мехи, встрепенулся и похромал куда-то, постоянно оглядываясь.

А путники, меж тем, достигли отстроенного первым делом трактира и вошли внутрь. Там, кроме хозяина – однорукого калеки – и тщательно вылизывающейся кошки не было ни души. Не успели путники расположиться и обогреться у горячего очага, как в малехонькой корчме стало тесно. Ввалившихся мужиков возглавляли тот самый изуродованный шрамами великан кузнец и так же покрытый уродливыми рубцами мужичок, на глазу которого чернела повязка. Среди местных только они с кузнецом были вооружены нормальными мечами, остальные сжимали какие-то палки и плотницкие топоры.

–Гор прав, – объявил одноглазый. – Это он.

И тут же на путников, точнее, на старшего, взглянул ощетинившийся клубок жмущихся друг к другу, перепуганных до дрожи в коленях, но отчаянно храбрящихся людей.

Шэйрад, а этими путниками были никто иные, как новоиспеченный обладатель Меча Света и рыцарь Тиссай де Фреснер, поднялся с еще пахнущей свежим деревом скамьи.

Перед его мысленным взором трепетали красноватые сполохи разумов разозленных селян, и там же, в задних рядах, видны были лиловые, испуганные ауры, свойственные трусам. Ему ничего не стоило мягко протянуть ментальную руку, коснуться чужих умов и стереть из них тревожную красоту ярости. Однако вместо этого он поплотнее запахнулся в свою робу и склонил голову, словно покоряясь толпе. Его спутник рыцарь де Фреснер положил руку на рукоять висящего на поясе ножа, прихваченного в Дракморе, а другой полез за пазуху, где прятался, ожидая своего часа, подобранный в Озерном краю серебряный кинжал.

Горожане ждали. Ждали любого неосторожного движения приблудных странников, один из которых, по воле неба, оказался тем самым, кто был повинен в разорении их города, равно как и многих других.

–Не стоит, – мягким голосом упредил Шэйрад, готового кинуться на него с мечом одноглазого. – Я знаю тебя, ты наемник по имени Мышь. Время идет, все изменяется. И теперь я хочу бросить вызов тем, кто действительно в ответе за все, что произошло тогда.

–Да ну? – осклабился бывший наемник, – А где доказательства, Кровавый убивец? С тех пор, как мы сражались на том озере, ты стал сильнее, что и показал нам здесь, во главе армии солдат…сами знаете какого замка. Что если и сейчас ты наколдуешь что-нибудь эдакое?

–Силу стоит использовать во имя созидания, но не разрушения.

Вклинившись в толпу, Шэйрад пошел к выходу из корчмы. Никто не посмел преградить ему путь. И лишь когда тот уселся, как Канн Лаэрдинн на колени, уперев поясницу в пятки на пятачке рядом с памятной прогалиной, к нему захромал Мышь, занесший меч для удара. И удар бы достиг цели – бывший слуга Тьмы, а теперь адепт Света даже и не думал ставить щит – если бы меч не ударился в подставленный нож Тиссая. Эльфийскя сталь выдержала удар, но рука молодого человека дрогнула, и какое-никакое оружие выпало из его пальцев. Короткая схватка закончилась бы бесславной гибелью юного рыцаря, если бы внимание Мыша и других не переключилось на замершего неподвижно Шэйрада, который, погрузившись в транс, забормотал что-то на неизвестном никому из присутствующих языке истинной магии.

От сидящей фигуры в стороны расходилось мягкое сияние. И от этого света оживала трава, затягивались раны на деревьях, нехитрые посадки проклюнулись из неплодородной северной почвы толстыми налитыми колосьями, словно на дворе был разгар лета, а не начало весны. Даже бревенчатые срубы – дома горожан – словно расцвели. Камни заново отстраиваемой стены, раньше напоминавшие гнилые зубы, превратились в аккуратные блоки.