Павел Майка - Мир миров [litres]

– Вы рассчитываете на мою честь, – отозвался он наконец. – А может, и на романтичность, которая свойственна некоторым мужчинам.

– Вы же поляк… – начала графиня, но он грубо перебил ее.

– Не верьте вы в сказки! Мы же не нация странствующих рыцарей!

– Сегодня сказки живее, чем когда-либо…

– Но я не их порождение! Это не вымысел, а магия – это не чудеса. Я не странствующий рыцарь, и даже – мне очень жаль, что я вас разочарую, – не человек чести! Я не могу вам помочь. Не говоря уже о том, что я понятия не имею, как всё это сделать.

– Вы отдадите мою дочь чудовищу?

– А убив его, я не предам случайно вашего мужа?

– Вы бы сохранили верность тому человеку, которым он когда-то был! Вы же знаете, что такое тень, правда?

Он знал. Потому и не чувствовал отвращения, когда через каких-то полчаса склонился над телом убитого, к которому его привели слуги графа. Он осмотрел раны несчастного первого офицера «Батория» и выслушал мысли мары, способной замечать вещи, о которых он не имел понятия. Капитан царьградской стражи, бледный и нервный, только повторял, что у него не укладывается в голове, каким образом какие-то злые силы способны были пробраться в город, который так хорошо охраняется людьми и духами.

– Некоторых чудовищ мы сами приглашаем, – бросил Кутшеба, не оборачиваясь. Следы, оставленные на теле жертвы, беспокоили его больше, чем факт того, что кто-то нарушил защиту Пристани Царьград.

– Но… – капитан глубоко втянул воздух, встревоженный невысказанным до конца предположением. – Что вы имеете в виду?

– То, что убило этого несчастного, скорее всего, просто пролезло за нами. И воспользовалось гостеприимством, которое вы оказали. Поэтому его никто не задержал.

– Ах!

– Вот именно «ах»!

Он попрощался с капитаном и пошел к Новаковскому, чтобы поделиться с ним своими подозрениями. Как он и предполагал, марсианин был недоволен услышанным. Он не хотел верить в вину Мочки, которому Кутшеба приписывал эти убийства. Марсианин защищал своего капитана и неохотно выслушал аргументы Кутшебы, который пояснил, что одержимый, все еще являясь членом экипажа дирижабля, мог пройти сквозь защиту Пристани Царьград. В конце концов марсианин скрепя сердце признал, что связанный с кораблем Мочка мог посчитать, что, покинув «Баторий», экипаж предал его. И мог мстить. Если, конечно, выжил.

– Вы так сильно с ним связаны? – спросил в конце разговора Кутшеба.

– Не совсем так. Разумеется, я лично наблюдал за процессом имплементации душ в тело Мочки, но он мне не очень близок. Просто… – Новаковский грустно улыбнулся, – если вы правы, то я провалил операцию.

Июль 1969 года по старому календарю, пятьдесят четвертый год Предела, семнадцатый год Мира, Кельце

«У меня своя миссия», – пробурчал Кутшеба, который злился отчасти сам на себя, отчасти – на эту несносную женщину, когда оглядывался на Басеньку, которая всё еще махала ему на прощание. Она была лишь маленькой фигуркой, почти не различимой среди остальных мужчин и женщин, которые также прощались со своими любимыми в воротах города. Однако она продолжала притягивать его взгляд.

– Я знаю, что ты еще не готов, – всхлипывала она ему прямо в ухо, прежде чем он высвободился из ее объятий. – В тебе есть какая-то страшная тайна. Но я буду ждать тебя, знай.

– Бабы, бабы. – В теле командира их отряда, сопровождающего караваны с продовольствием, текло много медвежьей крови. Он происходил из Матушки Тайги, но вынужден был сбежать из-под ее защиты, когда по пьяни убил шамана, который увел его женщину. Он умел вести себя по-дружески, как рубаха-парень, но в сражении напоминал охваченного безумием берсерка. Возможно, эта звериная примесь влияла на его речь, так как время от времени он заикался. Хотя, по мнению женщин, которые липли к нему, это лишь придавало ему очарования. Он подмигнул Кутшебе и, наклонившись в седле, протянул ему бутылку. – Глотни, брат… от т-тревоги!

В Кельце этот огромный мужик требовал называть себя Евгением, хотя мара шепнула Кутшебе его настоящее имя, подслушанное у духов, запечатанных в талисманах, которыми он обвешался. Его было трудно выговорить, к тому же оно столь однозначно описывало отношения командира с духами девушек, заключенных в талисманах, что Кутшеба решил остановиться на Евгении.

– Я удивляюсь тебе, братишка, – кроме всех перечисленных благородных черт, Евгений был также невероятно болтливым. – Значит, Баська у нас н-ничего куколка. Да и рас-сцвела рядом с тобой так, что наши ребята ее б-бы днем и ночью… если бы тебя не б-боялись. Лапа у тебя, может, и не такая тяжелая, как моя, но ты если уж принимаешься за работу, то всерьез. У тебя д-дьявол в глазах.

– Сказал самый спокойный человек в Кельце.

– Знаю, что со мной творится, когда кровь ударяет мне в голову, – Евгений пожал плечами. – Но знаешь, как со мной происходит, брат… Я могу врезать так, что голову разобью, но мой гнев быстро проходит. Я дам кому-то по морде и тут же могу с ним водки нажраться. Если он, конечно, в сознании останется. – Евгений рассмеялся хрипло, жестоко, но радостно. Несколько других стражников вторили ему на всякий случай, хоть и не услышали, что он говорил. – А т-ты не прощаешь и не забываешь. Люди знают об этом и потому тебя боятся. И бабы тебя не трогают. Но ты бы мог гулять с девчонками, если б только захотел… любят они тебя. За эту тьму в глазах и в сердце и за этот холод. Так уж с этими бабами – больше всего любят тех, кто к ним холоден. А горячие парни, как я, вынуждены для них стараться! Раз ты так эту Баську любишь, то и люби ее! Но почему бы в Кракове не гульнуть? Или у тебя там, может, вторая такая Баська, а?

Кутшеба соврал, что так оно и есть, надеясь, что это облегчит ему задачу – покинуть приятелей по отряду. После прибытия в Краков он всегда встречался с Корыцким. Он рассказывал бывшему офицеру разведки, что творится в округе Кельце, а сам слушал, что разузнали агенты Корыцкого по его делу.

– Сейчас, когда мы лучше знакомы, – сказал Корыцкий в прошлый раз, – мне кажется, что я и о тебе больше знаю.

– Ты не обо мне должен был наводить справки, толстяк! – с каждым его посещением в Кракове Корыцкий казался Кутшебе всё толще. Возможно, он вообще не покидал паб, который выкупил вместе с женой.

Тогдашняя официантка теперь стояла за баром, внимательно наблюдая за залом. Она тоже прибавила в весе. Малгоська уже не обслуживала клиентов, только присматривала за работой слуг, готовая в любой момент выписать нагоняй тому, кто, по её мнению, был недостаточно старательным. Тогда она улыбалась своей жертве и сладким голоском рассказывала о профессиональном опыте своего мужа. По её словам, он когда-то был палачом обезумевшего чернокнижника, наемным убийцей и охотником в Африке, где научился особенно извращенным пыткам, и умеет сдирать кожу так, чтобы жертва как можно дольше оставалась в сознании.