Павел Майка - Мир миров [litres]

– Но сначала допросят. И комиссары будут знать. Думаешь, они не разговаривают друг с другом? Не рассказывают всякие истории? А может, кто-то из этих окажется с мозгами и сбежит?

– Сказки демонов… – задумался Шулер.

Четыре года спустя, когда бог рассказал об этом Ванде, хранительнице богов, Кутшеба задумался, не он ли сам подсказал Шулеру эту безумную идею в тот самый день, когда они с таким облегчением убивали комиссаров, а мара устроила им взбучку, причины которой они тогда не поняли. Хотя Шулер, похоже, понял, потому и ушел.

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Дикие Поля, Одинокая гора

Мара подсказывала Кутшебе направление, когда они взбирались на крутой утес. К счастью, скалы заросли травой и кустами, чьи корни немного облегчали путь. Когда не было корней, они как можно глубже вбивали в землю ножи. У них не было с собой приспособлений для скалолазания – разве могло оно понадобиться на Диких Полях? Наверняка на складах «Батория» было полно самого разнообразного снаряжения, но весь тот инвентарь пропал вместе с дирижаблем.

Конечно, если бы он споткнулся, упал и покатился по склону, то мог бы рассчитывать на помощь Шулера – если бы бог заметил это в его нынешнем состоянии. Стиснув зубы, он взбирался на скалу следом за Кутшебой, поглощенный главным образом своим гневом и отчаянием.

Когда они наконец добрались до дворца, было почти десять часов вечера. Шулер подсадил Кутшебу, чтобы тот влез на высокую стену и проверил, нет ли стражи. Как только он сообщил, что опасности нет, бог одним прыжком одолел преграду.

– Тут могла быть магическая защита, – пробурчал Кутшеба уже по ту сторону стены. – Не слишком ли ты спешишь?

Шулер не ответил. Он крался ко дворцу Черномора и оставался глух к голосу разума. Кутшеба покачал головой. Как будто они поменялись местами, и теперь он был в роли рассудительного и расчетливого бога. Что было не очень для него характерно.

Он пошел за Шулером, внимательно осматриваясь по сторонам. А посмотреть было на что – даже в мире, полном чудес, ничего подобного он еще не видел. Чародей построил дворец, разные части которого копировали всевозможные архитектурные стили. Хотя, тоскуя по родине, он и пытался придать сооружению истинно русский характер, увенчав куполами той формы, которая характерна только для православия. Вместе с тем было понятно, что он восторгался и успехами революции, так как эти купола вырастали из мрачного бетонного бункера, окруженного еще одной стеной с зубцами и башенками, как в средневековом замке. Всё это было украшено рисунками и надписями, прославляющими величие Черномора, и сомнительной красоты декором из костей и шкур поверженных им врагов.

Купола башен сверкали золотом, окна поблескивали разноцветными витражами. Дорога, ведущая к воротам дворца, была выложена жемчужной массой и украшена кольями, на которых были насажены тела комиссаров и красноармейцев. Всё это, по мнению Кутшебы, было плодом фантазии сумасшедшего, незрелого ума. Как будто жестокий ребенок получил абсолютную власть и, не видя разницы между сном и явью, людьми и игрушками, исполнял каждый свой каприз.

Кутшеба ускорился, чтобы догнать Шулера и удержать его от штурма дворца.

– Подожди! Пусть наши поднимут шум. Они вот-вот должны начать!

Однако не прозвучало ни одного выстрела, ничто не отвлекло внимание стражников. Остальная часть группы либо отказалась от штурма, либо исчезла.

Май 1971 года по старому календарю, пятьдесят шестой год Предела, девятнадцатый год Мира, Краков

– Как в воду канул. – Корыцкий сам не знал, что его раздражает больше: тот факт, что его люди подвели его, или безэмоциональное выражение лица этого засранца, который сидел по другую сторону стола. – Я проверяю по твоей просьбе людей из этого списка, Мирек. И про двоих не могу узнать вообще ничего. Трое мертвы. Двое растворились в воздухе. А еще один… – он замолчал, боясь произнести фамилию человека, судьба которого была ему известна.

Он знал, что человек напротив, с которым он работал так долго, что их связал определенный вид близости – больше, чем профессиональной, – это не знающий мук совести убийца, одержимый идеей убить тех шестерых. У этих шестерых на руках было много крови – возможно, больше, чем на его и Кутшебы руках. Однако он знал, что в этом случае не может развязать руки мстителю.

– Этого последнего ты не сможешь достать. Я, собственно, тоже.

– Ты убивал… организовывал убийство больших шишек.

– Но не таких. А даже если и таких, то это были чужие люди. И если я мог до них дотянуться, это означало, что они уже сдулись, проиграли, даже если сами об этом еще не знали. Убийство человека такого ранга, когда он находится на вершине успеха, невозможно. Ты разверзнешь здесь ад.

– Что-то слишком настойчиво ты меня отговариваешь.

«Потому что, если ты пойдешь на это, мы уже не будем по одну сторону, баран!» – хотел сказать Корыцкий. Может, формально он и не подчинялся Якубовскому, но в краковских службах на самом деле не было людей, которые тем или иным образом не работали бы на Галицийские железные дороги. Даже внешняя независимость от генерала мало что меняла.

– Так или иначе, я служу этому городу, – пояснил он, надеясь, что этого будет достаточно. – На данный момент этот парень – существенная часть этого города. Понимаешь? Это не какой-то там выскочка. Это тип, который тут всем заправляет, а что хуже – его цели совпадают с целями людей, на которых я работаю.

Корыцкий добился только того, что Мирослав разозлился. Хотя выражение его лица ничуть не изменилось, глаза теперь блестели такой яростью, что Серый, охраняющий Корыцкого, отвлекся от поглощения супа, который получился в результате сливания остатков всех приготовленных за неделю супов, и потянулся за палкой, что всегда была у него под рукой.

– Они убили больше тысячи людей, – напомнил Кутшеба голосом, в котором слышалась едва сдерживаемая ярость. – Даже если они умерли уже не на твоей территории.

Поезд, который из-за них сошел с рельс в центре круга из свиной крови; Велицкая торговая площадь, причинам разрушения которой никто не уделил достаточно внимания якобы потому, что там исполнилось давнее пророчество; и наконец, сгоревший приют вдали от Кракова, на краю деревни, лежащей за границами территории Корыцкого. После каждой из этих трех катастроф власть Якубовского только росла. А Корыцкому запретили заниматься этим делом.

– С тех пор он поумнел, – ответил он Кутшебе, в отличие от которого еще владел своим голосом, хоть и чувствовал нарастающую злость.

Почему монстр из социальных верхов должен избежать участи, которая постигла таких же монстров из низов? Ответ был прост: потому что таковы вечные законы этого мира. Так было до Предела, во время него и будет всегда. А он слишком долго жил в тени большой политики, чтобы тратить нервы на дела, с которыми не в состоянии справиться. Он хорошо знал свое место.